— А на кой бабе дружина? — подал голос Матвей. — Что она вообще в воинских делах понимать может?
— Потому что, боярыня! — парировал Илья. — Бояре без дружин, все равно, что телеги без колес — на хрен никому не нужны.
— Все верно! — поддержал своего «начальника тыла» Мишка. — Погорынское войско из боярских дружин состоять должно. Одному воеводе большое войско не прокормить, для того бояре и требуются. А если у боярыни мужа нет, но содержать дружину она способна, то должна над дружиной командира поставить — мужа, в воинском деле смысленного. Пока в Погорынском воеводстве четверо бояр: Лука Говорун, Леха Рябой, Игнат и Гредислава Всеславна. Если каждый сможет выставить сотню воинов, да еще и у воеводы будет своя сотня, или больше, да остатки ратнинской сотни… Понимаете, какая сила получится? Не у каждого князя такая есть! И все это будет под лисовиновской рукой.
— А взбунтуются? — не желал успокаиваться Демка.
— А мы бунты подавлять разучимся? — «отбил подачу» Дмитрий.
— А обучаться все эти сотни должны в нашей воинской школе! — вернул Мишка разговор в нужное русло. — И для этого школа должна быть такой, чтобы бояре сами нам на обучение отроков присылали. Вот я вас и собрал, чтобы вместе подумать: как нам такую школу создать?
В горнице снова повисла тишина.
«Ну, неужели никто так и не выдаст конструктива, хоть плохонького, хоть чуть-чуть? То, что первыми голос подают скептик и служака — нормально. То, что единственный взрослый их охолаживает — тоже нормально, но чего ж остальные-то молчат? Кузька? Чего он считает-то?»
Кузька сидел, уставившись в одну точку, чуть заметно шевелил губами и загибал пальцы. Смысла последних реплик он явно не уловил, возможно, даже не слышал их.
— Кузь, ты чего там подсчитываешь?
— А?
— Я спрашиваю: чего считаешь?
— Да, вот, Митька спросил: «Что нам останется?» Ну, я и считаю.
— И что выходит?
— Вот, смотрите. — Кузька запустил руку в подсумок для болтов и выловил оттуда горсть лесных орехов, Дмитрий скривился от такого вопиющего использования амуниции не по назначению, но смолчал. — Нас здесь десять родичей, — Кузька выложил на стол один орех — пусть это будет десяток.
При словах «десять родичей» Петр и Никола в очередной раз очень неласково глянули друг на друга. Петька сжал кулаки, а Никола упрямо поджал губы.
«Блин, надо с этим что-то делать, зарежут же братики друг друга…»
— Еще есть десяток куньевских родичей матери. — Продолжил Кузька и выложил на стол еще один орех. — Два десятка и все они наши, тут никакого сомнения нет. Из оставшихся тридцати, — еще три ореха — двенадцать придется вернуть Луке, Лехе и Игнату, только, вот, я не знаю, в чьих они десятках…
— Двое у Первака, Трое у Демьяна и семеро у Артемия. — В очередной раз продемонстрировал свою компетентность Дмитрий. — Артемию больше всех не повезло, почти весь десяток отдать придется.
— Угу. — Кузька откатил один из трех орехов в сторону. — Получается, наших — тридцать восемь.
— Еще неизвестно! — снова подал голос Матвей. — Десяток Первака, запросто, может стать не нашим, а листвяниным…
— А ну, прикуси язык! — прервал Матвея Илья. — Не твоего ума дело!
— Нет, его! — Мишка тронул Илью за рукав и произнес извиняющимся тоном: — Не сердись, Илья, даже если запретить говорить, думать не перестанут… и шептаться тоже.
В горнице снова стало тихо, но эта тишина была настороженной, слишком чувствительной была затронутая тема, и слишком непривычно было обсуждать ее в присутствии взрослого. Лишь из-за того, что никто не только не говорил, но и не шевелился (а некоторые и вообще затаили дыхание), удалось разобрать негромкое ворчание Ильи:
— Рано вам еще… хотя, через пару лет сами все попереженитесь…
«Ну, что ж, сэр Майкл, если тема сама возникла… почему бы и нет? В конце концов, сэр, вы же сами предполагали осветить для молодых людей проблему и с этой стороны тоже».
— Здесь собралась родня! — напомнил Мишка решительным тоном. — Если угодно, «ближний круг». Потому, дела семейные мы обсуждать вправе. Родит ли Листвяна сына, признает ли Корней Агеич его законным отпрыском, мы пока не знаем и знать не можем. Женится ли воевода Погорынский на Листвяне, сделав, таким образом, Первака нашей родней, мы тоже не знаем и повлиять на это не в силах. Но! — Мишка выдержал длиннющую паузу, для того, чтобы все прониклись важностью этого «но». — Воинская школа, тоже, дело семейное, из наших рук мы его не должны выпускать ни в коем случае! Обсуждать дела семейные родичам никто запретить не может, однако обсуждать есть смысл только то, на что мы можем повлиять или то, последствия чего мы можем себе представить. С Листвяной, пока, все непонятно, и право решения этого дела принадлежит только главе рода Лисовинов. Пока этого решения нет, нечего и воду в ступе толочь. С этим все согласны?
Опять среди общего молчания послышалось негромкое ворчание Ильи, правда, теперь тон его был одобрительным:
— Верно сказал… старшина.
— А вот, что мы можем и должны обсудить из семейных дел, — продолжил Мишка — так это то, что два брата наших друг друга загрызть готовы! Петр! Николай! Вы же по крови ближе друг другу, чем я, например, с Кузьмой — у вас отец один. — Мишка набрав в грудь воздуха, грохнул по столу кулаком, вскочил и заорал: — Какого хрена в семье разлад сеете?!! Выгоню обоих к чертовой матери!!! Пешком в Туров потащитесь!!!
Очень к месту был бы легкий приступ наследственного лисовиновского бешенства, но, увы, пришлось ограничиться лицедейством. Впрочем, репутация Бешеного Лиса выручила — Петька испуганно откачнулся от двоюродного брата, Никола втянул голову в плечи, словно ожидая удара, а Роська, при поминании чертовой матери, торопливо обмахнул себя крестом.
— На себя посмотри! — совершенно неожиданно заорал Мишке в ответ Матвей. — Твоя сеструха Николке голову крутит, ей хаханьки, а ему зарез!
Мишка изумленно выставился на Матвея, а тот, ничуть не смущаясь, продолжил, правда, уже тоном ниже:
— Поучил ее однажды костылем, так поучи еще раз! Пора прекращать — Анька не одному ему голову закружила…
— Только посмейте ее пальцем тронуть! — перебил Матвея побагровевший Никола. — Всех кончу как…
Как он собирался всех кончить, никто не узнал — Илья, не вставая с лавки, заехал начавшему вставать на ноги Николе кулаком в ухо так, что тот грянулся на пол, выронив неизвестно когда оказавшийся у него в руке нож. Мишка, впрочем, смотрел не на Илью с Николой, а на Дмитрия. Старший урядник, после слов Матвея, ссутулился и покраснел до корней волос, отчего шрам на лбу, оставшийся белым, стал еще заметнее.
