Несложно догадаться, кто прибыл вместе с ним. Да, все те же, кто брал Первый Храм в Горне. Они и сейчас были в дайлемитских глухих одеяниях. Правда, появилось и одно новое лицо, которое и Энтолинера, и альд Каллиера едва ли ожидали увидеть в смотровой башенке здесь, в Ланкарнаке. Лицо это единственное не было закрыто предохранительной маской и дайлемитской тканью, и принадлежало оно храмовнику омм-Алькасоолу.
— Ревнитель, — пробормотал альд Каллиера и машинально отступил к парапету, а рука потянула из ножен длинное, опасно поблескивающее лезвие боевой сабли. — Во имя великого Катте-Нури!.. Ревнитель здесь!..
Энтолинера же промолчала. Только глаза ее потемнели.
— Да, это Ревнитель, но разве мало среди Обращенных бывших Ревнителей, благородный альд? — спокойно проговорил Леннар, и эти слова, размеренные, негромкие, заставили пальцы Каллиеры разжаться. Клинок мягко скользнул обратно в ножны. — Каждый из нас так или иначе имеет отношение к Храму, просто в различной степени. К тому же кто-кто, а вы, любезный альд Каллиера, прекрасно знаете, что именно орден воспитал лучших бойцов этого мира, если не считать тех, что прошли все степени обучения в нашей Академии. Именно орден Ревнителей дал Обращенным несколько блестящих воинов, строителей, ученых наставников, чей вклад в наше дело неоценим. Не умаляя всех черных деяний Храма и не замалчивая всех преступлений братьев-Ревнителей, я все-таки хочу, чтобы все мои приближенные помнили то, о чем я только что говорил.
Медленно, медленно вставала правительница Энтолинера из своего глубокого кресла… Ей очень не понравилось то, что сказал предводитель Обращенных. Нет, не содержание этой речи, даже не глубинная ее суть. Хотя как он мог так говорить об ЭТОМ Ревнителе? Ибо тот был ПРЕДАТЕЛЕМ. Тем, кто пришел в Академию, а затем вернулся в Храм… Но более всего ей не понравилось то, что Леннар вообще пустился в подобные рассуждения. Она достаточно узнала о нем за годы, проведенные бок о бок, и ей было известно, что чем туманнее и пространнее он говорит, чем жестче, вывереннее и отточеннее будут действия, которые последуют за туманными и общими словами. И что они непременно будут, эти действия, беспощадные, стремительные. По живому.
Она не ошиблась.
Леннар перешел к жестокой определенности даже раньше, чем того ожидала правительница Ланкарнака.
— Вот что. Мы понесли серьезную утрату. Сегодня, в один день — оба, Лайбо и Бер-Кун-Дак. Они ушли от нас. Я ожидал, что это произойдет раньше. Но то ли яд выдохся за многие века и стал слабее, то ли… — Леннар оборвал цепочку этих страшных слов, склонил голову и, накрепко переплетя пальцы рук, замер на несколько бесконечных гулких мгновений. Так, что все могли услышать биение собственного сердца.
— Мне даже показалось, что наши товарищи ушли от нас не из-за амиацина. Я помню, что такое амиациновая агония, и я не наблюдал ее грозных признаков у Лайбо и Бер-Кун-Дака. Наверное, убийственная сила амиацина в самом деле меняется со временем… Но, клянусь всеми богами этой проклятой жестяной банки, что зовется Кораблем, мне решительно все равно, как именно умерли мои друзья, мои соратники! Мне довольно того что их больше нет. Скажу больше, — продолжал он, и голос его хрипнул, — я удивлен, что мы пятеро, те, кто был заражен Камнем Примирения, еще живы! Я. Ориана. Тун Гуриан. Братья О-кан, Кван и Майорг.
— Что ты хочешь сказать, Леннар?
— Я хочу сказать, что моя миссия исчерпана. Я допустил слишком много ошибок. Я хотел поставить миропорядок с ног на голову, как будто способен был решить все и сразу. Но решение свое я принял не из-за этого… Нет. Дело в том, что я наконец осознал: Я УЖЕ НЕ НУЖЕН.
Энтолинера сделала какое-то быстрое порывистое движение. Благородный альд Каллиера зачем-то снова взялся за рукоять сабли, хотя кого собирался он ею разить?.. Леннар сказал четко ставя и чеканя каждое слово:
— Я принял решение уйти. Нет, не умереть, хотя и это не за горами… Готов челнок, почти что исправлен транспортный шлюз, тот, в котором работал еще Элькан. Нет, не я один, конечно… Мы — мы впятером — уходим. В Академии достаточно умных и образованных людей, чтобы продолжить мое дело или же свернуть его. Да, теперь у людей Корабля есть право на самоопределение, и я надеюсь, что они достойно им воспользуются.
— Слова, слова, — пробормотал альд Каллиера, яростно растирая подбородок, словно надеялся этим злобным трением высечь искры и получить огонь. — К чему ты говоришь все это, вождь? Ты хочешь уйти непобежденным и непонятым? Уйти, так сказать, красиво, а нас оставить во всем этом!.. Сожри меня Железная Свинья!
Леннар улыбнулся. Нижняя половина его лица, разумеется, не была видна, но почему-то всем почудилось, что он улыбнулся, улыбнулся печально и светло.
— Ну как же, благородный альд?.. Многие из твоих собратьев-беллонцев давно говорят о том, что я приневолил их сломать многовековой уклад их жизни, что основанная мной Академия попирает вековые традиции и смеется над святым. Им была нужна вольница и независимость от Храма. Второе они получили. Теперь я вверяю им первое. Так почему же ты встревожен?
— Но… нам предстоит… и… наше де-ло…
— Благородный альд! — перебил его Леннар, не повышая голоса, но взъерошенный Каллиера однако же замолчал на полуслове вдруг и сразу. — Благородный альд, мне не стоит говорить того, что я скажу дальше. Я даже не к вам обращаюсь. Я ошибся. Я оказался неисправимым идеалистом, я заблуждался, когда думал, что люди, населяющий этот старый Корабль и столь низко опустившиеся, разом, за несколько лет, смогут преодолеть пропасть. Ту пропасть, что разделила их и их предков, создавших Корабль. Нельзя разом прыгнуть от одного к другому, да еще по чужой и чуждой им всем воле, пусть даже и при помощи наследия моей погибшей цивилизации, наследия, уцелевшего в недрах «Арламдора»… Сейчас мне кажется, что Элькан был прав…
— Ты хочешь сказать, что мы, рожденные на Корабле, обречены? — быстро вымолвила Энтолинера. — Что мы сами не хотим уходить от своей жалкой жизни, не хотим видеть мира в его истинном обличье? И что та жизнь, что была у наших народов ДО твоего появления в Арламдоре, и есть то, чего мы по-хорошему достойны, так?
Леннар вскинул руку:
— Да. Ты сказала. Все именно так. Но я продолжил бы борьбу, если бы мне некуда было деться. Я работал и сражался бы до конца. Но сейчас сложились очень благоприятные обстоятельства для того, чтобы устранить меня. Это пойдет на пользу всем. Мое имя — как окровавленная тряпка, которой дразнят дикого быка. Были такие быки на моей далекой родине Леобее… Мое имя, эта окровавленная тряпка, возбуждает истовую ярость или свирепый религиозный фанатизм и в храмовниках и в сардонарах, и даже в жителях иных земель, которые были взяты под крыло Академией и Обращенными. Не станет меня — отпадут многие вопросы, столь злободневные сейчас. Главное, что наше дело есть кому продолжить; есть и кому прекратить, и уже тут люди Корабля будут вольны выбирать. Ведь было уже столько недовольных голосов, вопиющих о самовластии Леннара!.. И теперь главное: я сам назову имя своего преемника.
