— Кажется, я уже догадываюсь, — тихо произнесла Энтолинера, и ее взор коснулся спокойного лица омм-Алькасоола, стоявшего плечо к плечу с предводителем Обращенных.
Леннар перехватил ее взгляд и коротким, едва заметным кивком подтвердил догадку правительницы Ланкарнака.
…Не сразу, ох не сразу суть этого безмолвного ответа проникла в мозг беллонского альда, благородного Каллиеры! А когда до него дошел смысл услышанного, то он даже подпрыгнул на месте, несолидно, по-мальчишески или даже по-козлиному, словно вспугнутое на пастбище животное. И не шел этот нелепый прыжок к молодецким статям альда Каллиеры, начальника гарнизона славного арламдорского города Ланкарнака точно так же, как нежно-голубое величавое облачение жреца Храма не пошло бы грубому крестьянину с узловатыми руками и обветренным красным лицом.
— Я н-не понял, — пробормотал альд Каллиера и снова помянул своего излюбленного племенного божка Катте-Нури с его неизменной бородой, — я не понял, это что же, светлый сьор Леннар, вы отходите от нашего дела… дела войны и строительства, и… и предлагаете вместо себя вот… вот его? Ревнителя? Пса-храмовника?
— Ты совершенно верно излагаешь, благородный альд, — откликнулся Леннар, — быть может, лишь только за исключением «пса».
На лице омм-Алькасоола мелькнула мимолетная полуулыбка.
— Та-а-ак… — зловеще процедил Каллиера и снова стал тереть свой бритый подбородок, а потом подумал и вынул саблю. Выглядело не то чтобы угрожающе, но тем не менее. — Значит, вот так?.. От чего ушли, к тому и пришли. Или… или это такая шутка? У небожителей вообще очень странные шутки, нам, простым смертным, и не всем понять.
Последнее прозвучало довольно ядовито, хотя никогда доселе альд Каллиера не был склонен к злой иронии и сарказму: он предпочитал — говорить напрямик, не прибегая к риторическим категориям. Ответ он услышал незамедлительно:
— Нет, отчего же. Не шутка. Совершенно не шутка. Энтолинера вот уже усвоила… Ну а чтобы уяснил и ты, прямодушный беллонец… Ну вот, смотри.
В его руках вдруг появился черный, тускло поблескивающий предмет, напоминающий диадему. Это был полант, прибор связи с личным идентификационным кодом Леннара; полант старого леобейского образца, не утративший своей высокой функциональности даже по прошествии пятнадцати веков. На Корабле он считался символом самовластия Леннара. Даже многие из Обращенных считали именно так, что уж говорить о простых обывателях… Леннар обеими руками надвинул диадему-полант на голову омм-Алькасоола, а потом, откинув широкий рукав, расщелкнул на запястье гравированный металлический браслет со светящейся сенсорной панелью и серебристыми нитями инфоблока. Браслет перекочевал в ладонь преемника. Преемника. Именно так… Теперь в этом не сомневался и оторопевший беллонский альд. Он выпустил несколько сдавленных слов и смахнул со лба тоненькую струйку пота. С кончиков пальцев правительницы Энтолинеры тек виноградный сок: сама того не замечая, она раздавила целую гроздь… Леннар проговорил:
— Что же, вот так. Я хотел, чтобы вы видели и поняли, для того мы и прибыли сюда, в Ланкарнак.
Энтолинера вздохнула. Не было смысла спорить и сопротивляться решению главы Обращенных. Главы?.. Тем более что номинально он больше не являлся таковым. Теперь он просто частное лицо. Властитель, полубог, добровольно сложивший с себя власть. Или все-таки это такие игры сильных?.. Так хищник играет со своей жертвой, но тогда, да видят все боги этого несчастного мира, кто здесь хищник, а кто жертва?
— Я все поняла, — коротко сказала она, — ты удаляешься от дел. Ты болен, ты смертельно устал. У тебя нет сил. Все очень просто. Ты боишься, что болезнь перекинется на нас. Это так понятно. Мне очень жаль…
— Да, — проговорила Ориана, стоявшая позади Леннара и закутанная в дайлемитские одежды так, что контуры ее тела совершенно скрыты и принадлежность ее к прекрасному полу выдает лишь высокий голос, — нам тоже жаль. Но, положа руку на сердце: в этом мире мы обломки погибшей Леобеи, остались чужими. Элькан ушел, теперь наша очередь. И главное! — Тут ее голос предательски дрогнул, зазвенел и все-таки сорвался, рассыпавшись звонкими осколками, словно грянулась о каменный пол тонкая хрустальная ваза: — И главное, что мы хотим уйти молодыми и полными сил, а не превратиться в куски гниющей бессмысленной плоти, как это произошло с Лайбо и Бер-Кун-Даком!
«Да, конечно, — тревожно проскользнуло в голове Энтолинеры, — конечно, страшная болезнь, отравление этим древним ядом… Они не хотят, чтобы их видели сраженными. Наверное, это привычка — считать, что ничто не угрожает Леннару и его самым близким людям, потому что он неуязвим, а они, эти близкие люди, находятся под сенью этой его неуязвимости. И я — не исключение. Ведь спасал же он мне дважды жизнь. Какова будет она, эта жизнь, теперь, когда он объявил о своем уходе?.. И этот бывший Ревнитель… о, я помню его по Академии, куда он внедрился под видом лазутчика, чтобы дать Храму и братьям ордена сведения об истоках нашей силы и конечно же о том, где гнездятся наши слабости… Он! Этот храмовник с лицом надменным и гладким, таким спокойным, словно он принял привычную пищу, а не символ власти из рук того, кто считается одновременно полубогом и воплотившимся демоном…»
Беседа, сотканная из тревожных и ранящих слов, издыхала, как придавленная каблуком змея. Леннар поднял руку, прощаясь. Энтолинера не решилась спросить, куда лежит теперь его путь. Конечно же эти четверо направятся сейчас к одной из лифтовых шахт, а дальше… О, они могут оказаться где угодно. В Центральном посту. В функциональных отсеках Академии. На одном из Уровней-земель, в любом из городов, взятых ли под покровительство Академией и Обращенными или находящихся под властью Храма (все еще) или сардонаров Акила и Грендама (уже!). В одной из Язв Илдыза, наконец… Нет, нельзя же так!.. Нельзя! — Недюжинным усилием воли Энтолинера сдержала готовые вот-вот вырваться наружу чувства. Она умеет смирять себя. Она умеет, она с детства обучена сдержанности и терпимости, она призвана править, а правитель не может плыть по течению своих страстей и привязанностей…
— Благодарю вас за все, — тихо сказала она.
Леннара, Орианы, туна Гуриана и могучих братьев-наку не стало. Они растворились в колеблющемся предночном воздухе бесшумно, как появились здесь. Энтолинера смотрела в темное небо, неряшливо перечерченное несколькими серыми полосами, тяжелыми грядами облаков. «Это лишь создание климат-систем Корабля, жалкое подражание первозданной природе Леобеи, родины Леннара, — мелькнуло у нее в голове. — А я никогда не видела настоящих облаков, настоящего неба…»
