– Светом окормляемся, светом живем, в свете пребываем!.. – мощно и яростно затянул хор преподавателей. Песнопение звучало словно боевой гимн и в определенном смысле им и было: в училище готовили воинов для Крестового джихада и лишь по совместительству – священнослужителей …
– Да станет эта жертва плоти залогом бескорыстного и вечного служения духа!
Прядь волос была срезана откуда-то с затылка. Жалкое подобие обряда пострижения.
– Дух во всем! Дух есть все! – вновь заголосил хор. От могучего пения у Джафара звенело в ушах.
– Встань же, брат! – Ректор осторожно приподнял Джафара за плечи, и тот распрямился, оказавшись на голову выше посвящающего. – И прими эти одежды, и не снимай их иначе как по приказанию старших!
Стоящий за спиной Ван Цзуна отец Джон подал тому сложенное одеяние багрового цвета, который, как Джафар уже знал, символизировал готовность пролить кровь в Крестовом джихаде и заодно – пылающее огнем веры сердце.
Темнота невежества осталась в прошлом.
Легкая ткань, коснувшись тела, вызвала приятную щекотку. Сразу стало чуть теплее, хотя босые ноги, соприкасающиеся с холодным полом, по-прежнему мерзли.
– Прими же это как знак твоего сана! – Ван Цзун протянул Джафару толстую книгу – сборник молитв и крест, закрепленный на четках. В отличие от того, который полагался мирянину, он был велик, почти в ладонь, и носить его нужно было поверх одежды.
Джафар немного помедлил и протянул руки.
Только теперь он стал полноправным священнослужителем крестоносцев ислама.
60-й день 161 года летоисчисления колонии Новая Америка, Новая Филадельфия
Здание главного духовного управления крестоносцев ислама располагалось на самой окраине города. Тут не было никаких архитектурных излишков – обыкновенный для Новой Америки полукруглый купол, прячущий под собой множество подземных этажей.
Транспортер, привезший вчерашних студентов, фыркнул мотором и исчез в метели, а отец Владимир, сопровождающий новоиспеченных священнослужителей, строго распорядился:
– Заходим, братья! А то замерзнете!
Внутри, в просторном помещении, оказалось тепло. Кроме скучающего за стойкой священнослужителя и парочки охранников с парализаторами, никого не было видно.
– Что вам угодно? – поинтересовался священнослужитель, но тут же в его глазах мелькнуло понимание. – Ага, вы из училища… Вас ждут. Третий уровень, кабинет двадцать.
Одна из стен комнаты отъехала в сторону, обнажив чрево громадного лифта. Туда вполне можно было загнать небольшой транспортер, да еще осталось бы немало места.
Во всяком случае, три десятка человек уместились там вольготно.
Третьего уровня лифт достиг за считанные мгновения, и распахнувшаяся дверь обнажила длинный, тускло освещенный коридор. Тут оказалось куда более оживленно, чем наверху. Сновали деловитые клерки, не имеющие, сана, важно вышагивали священнослужители.
– Не отставайте, братья! – Отец Владимир уверенно шел впереди. Он, судя по всему, бывал здесь часто.
Двадцатый кабинет обнаружился в самом, конце коридора.
– Садитесь и ждите, – велел отец Владимир, когда они оказались в приемной, размеры которой мало уступали лифту. – Вас будут вызывать по одному.
Электронный секретарь никак не отреагировал на вторжение чужака в кабинет хозяина, даже не обратил внимания на проходящего мимо отца Владимира. Это значило, что того заранее занесли в список визитеров.
– Интересно, куда нас отправят? – взволнованно спросил у Джафара Томаш.
– Распределят в какую-нибудь дыру, – ответил Дайнус. – Куда нормальные люди отказываются ехать…
– И на сто дней, – протянул кто-то. – Так долго…
– А по-моему, после того, что с нами делали в училище, бояться уже нечего, – сказал Джафар, и тут дверь кабинета открылась.
– Авитра Джозеф, заходи! – приказал выглянувший из нее отец Владимир.
Когда первый в списке исчез за дверью, разговоры вновь возобновились. Джафар знал, что по алфавиту он следующий, и поэтому сидел как на иголках. Ждать, по счастью, пришлось недолго. Через пять минут дверь открылась вновь, выпустив счастливо улыбающегося Авитру.
– Джафар, твоя очередь, – сказал он.
– Куда попал? Куда? – набросились на первопроходца остальные.
– В главный храм Нового Чикаго… – Это было последнее, что услышал Джафар. Дальше все звуки оборвала захлопнувшаяся дверь.
– Джафар Абу-Наср Ибн-Мухаммед Аль-Фараби, – мягким голосом сказал расположившийся у основания длинного стола круглолицый священнослужитель, – проходите и присаживайтесь.
Перед столом приглашающе пустовал стул.
Джафар сел.
– Я вижу, что вы были лучшим на курсе. – Круглолицый оторвался от созерцания виртэка и взглянул прямо на Джафара.
– Истинно так, – ответил тот.
– Каждому воздается по силам его, – процитировал круглолицый один из священных текстов и издал коротенький смешок, похожий на кашель, – и лучшим должно достаться лучшее…
– Разъездной проповедник? – рискнул предположить отец Владимир.
– О нет, – круглолицый покачал головой. – Администрация поселка Ноль обратилась в нашу церковь с просьбой прислать священнослужителя…
Отец Владимир покачал головой.
– Что еще за поселок Ноль? – спросил Джафар подозрительно.
– Он на экваторе, – ответил круглолицый, – на единственном участке побережья, где море не замерзает никогда. Поселок живет за счет выловленных морских тварей… Но, судя по количеству преступлений и алкоголиков, живет в духовном мраке. Так что священнослужитель им и вправду нужен!
Джафар удивленно моргнул и тут же понял, что уязвлен. Авитру, который ничем не выделялся, пристроили на непыльное местечко в большом городе. А ему, лучшему на курсе, придется торчать в пропахшей рыбой дыре?
– Не стоит обижаться, брат. – В мягком голосе круглолицего не было сочувствия. – Каждому дается испытание по силам, а лучшим – самое тяжелое. Но помни, что только прошедший мрак и боль достоин вознесения к небесам… Ом Мани Падме Хум!
– Ом Мани! – ответил Джафар. – Да будет по воле Единого!
64-й день 161 года летоисчисления колонии Новая Америка, поселок Ноль
Джафар никогда не думал, что самым большим удовольствием для него может стать обыкновенная тишина.
Но когда двигатель транспортера, в кузове которого начинающий священнослужитель провел двое суток, смолк, то Джафар ощутил себя на седьмом небе от счастья.
Тишина означала прекращение путешествия, а значит – и надоевшей тряски.
