— Однако с помощью техники мы видим и отражаем и их.
— Техника не надежна… Она опасна для нас, полагающихся не на свои силы… Прямые жесткие лучи — наше непревзойденное оружие нападения и защиты… Они всегда сражают врага, всегда проявляют правду…
— Если бы каждый пущенный нами луч поражал каждого нашего врага и проявлял правоту каждого из нас — нас бы давно не было, Радеев, — нас всех.
— Вы думаете, что сумеете ловить лучи голыми руками?..
— Нет, — только в перчатках, Радеев.
Он усмехнулся про себя, опуская тяжелеющие глаза на Гарма, легшего у его ног и сложившего перед ним рогатую голову… Радеев понял, что пес не спит, а стережет… Офицер достаточно рассеяно огляделся, видимо, еще надеясь найти человека в зоне восприятия. Но он уже не старается сосредоточиться на сигнале — никого нет, мы здесь одни… Я поймал его. Теперь при отступлении он поплатится пугающей нас всех видимостью всепроходимости и всепроницательности офицера DIS — этим туманом, напускаемым на нас всех «тенями» системы. Его оружие — морок… и теперь я обращу его оружие против него. Я вытяну из него признание его же клещами — его же мутными угрозами, его же мглистой ложью… Я запутаю его в тенях и туманах между обманом и истиной… Я заставлю его ждать нападения так долго, что нападу, когда он перестанет ждать… Я заставлю его поверить, что на его крючок попался я, тогда он попадется — на мой… Вера приходит со страхом и усталостью… А вера убьет его разум, изнеможенный ожиданием смерти моего разума… Он скажет правду, когда его разум заснет и проснутся его кошмары… Мы останемся здесь надолго — на всю эту длинную ночь, которой он никогда не забудет…
Радеев сжал плечи и понуро опустился на крыло разломанной «стрелы», которой не суждено взлететь с этой свалки преданных вечному покою машин… Туман пробирает сыростью до костей не его одного, но я стараюсь не замечать этого светлого мрака, прячущего не только темное небо, но и все остальное в метре от нас… Со сломанного крыла «стрелы» он поднялся только, чтобы выдрать из промерзшей земли клочья сухого мха, и, постелив мшистый покров, уселся снова… Гарм, проводивший его долгим и тоскливым взглядом, завыл так же долго, так же тоскливо… Этот хриплый вой подхватили другие, выступившие из тумана призрачные «псы»… И я, оставив офицера ждать меня с ощетинившимся острым хребтом «волкодавом», направился к столпившейся в стороне стае… Эти «псы» мыслят на низком уровне — им неведомы тонкости управления мыслительным процессом. С мыслями они обращаются достаточно грубо, общаясь односложно и обходясь открытыми для всех каналами связи, действующей только на коротких дистанциях. Я не подпускаю их, поддерживающих связь со Шлаком, к Радееву, чтобы он не прочел их мыслей, — мыслей Шлака, переданных им для меня…
— Шлак, что-то случилось?
— Да, Грабен! Ты пропал, и я стал беспокоиться!
— Я не пропал, я просто вышел из зоны действия связи.
— И надолго ты так пропадать намерен? Я же нервничать начинаю.
— Скрепись, пока не придет Стаг.
— Стаг? Зачем Стаг?
— Жди, Шлак. Подключайся к камерам объекта, на котором находится наблюдаемый, — запоминай информацию и жди распоряжений.
— Какие камеры?
— Мне нужно видеть глазами объекта.
— Да, спутники здания насквозь не просветят и не просмотрят. Но новое подключение — серьезный шаг. Это сложно и страшно. Я и так испуган, а если еще и Стаг на меня наткнется — я не знаю, что я тогда сделаю.
— Просто поприветствуй его.
— Ты думаешь, это сработает?
— Обязательно, Шлак.
— Думаешь, уставшему и задумчивому человеку приятно повстречаться со мной ночью в пустом коридоре и получить в нагрузку мое приветствие?
— Уверен. Конец связи.
Я вернулся к Радееву, едва продравшему отекшие от сырого холода веки и выславшему мне навстречу потускневший взгляд…
— Вы не зря старое оружие помянули, Грабен… Похоже, вы решили устроить и старую войну… Сидим здесь, как в окопе…
— Вы, видимо, в окопе не сидели, если думаете, что там так тепло и сухо…
— А вы мороси не замечаете?..
— Мы ученые — мы видим большие задачи далеко впереди, не замечая близких и мелких незадач…
— Какая незадача… Но так уж повелось: ученые траншеи размечают, рабочие роют, мы — расчищаем от грязи, проводя последнюю подготовку к открытию пути нашей армии… Не то, чтобы все с нас начиналось и нами кончалось, но комья грязи тоже кому-то разгребать надо — на нас вся чистота траншей держится…
— Вы лично, Радеев, стоите на бруствере, смотря за своими подчиненными.
— А вы действительно думаете, что мое звание меня так возвышает?..
— Я думаю, что вас от траншей ограждают стены штабного корпуса.
— А я не штабной… Я — боевой…
— Что же вы тогда все вокруг да около крутитесь?
— Да я вслед за вами все вокруг окопов кружусь… А как вы в окоп полезете — я следом и сразу…
— Я в ваш могиле подобный окоп спускаться не собираюсь, Радеев. И столкнуть меня в этот окоп у вас не получится, как бы вы ни старались…
— Ну вы осведомлены о настойчивых свойствах моей надежды… Я еще постараюсь…
— Жаль вас разочаровывать, но вам не под силу сгноить меня в земле…
— Конечно, вы же не прогнивший в корысти человек — вы и под землей не сгниете…
— Нет, я не поддамся гниению и распаду, сколько бы разлагающего яда вы мне в разум ни залили…
— Я не ваш разум травлю, а душу… Я в ваш разум не лезу, чтобы в лабиринте извилин не заблудиться… Я вам яд прямиков в душу лью…
— Бесполезно.
— У вас нет души?.. Тогда мне придется изнутри вылезти и снаружи вас этим ядом обработать…
— Когда вы, каратели, допускаете мысли, что другие не крепки духом, а бездушны, вы — теряете души, отдавая их таким, как я…
— Сборщикам душ?..
— Сборщикам только в смысле — конструкторам…
— Нашим богам… Богам жизни и смерти, дающим и забирающим и то, и другое… Один код — и все, мы обретаем ум, теряя глупость… Другой код — и мы вспоминаем смелость, забывая трусость… Вы решаете, как нам жить, как умереть… Вы пишете схемы наших мыслей, и знаете их ход… Вы выпускаете нас из своей головы и знаете, кто мы, что делаем, о чем думаем… Я вам не соперник… Поэтому — я вам и не противник…
— Тогда возвращайтесь туда, откуда пришли — в ваши темные подземелья…
— Я ваших светлых чертогов без вас покинуть не смогу, как бы ни захотел…
— А вы хотите, Радеев?
— Признаться честно — хочу… Над вами насмехаться довольно утомительно…
