– Дьявольщина, – Сиплый аккуратно оттолкнул стволом подплывшую черепушку, коих тут, вместе с прочими фрагментами москвичей, немало зашвартовалось вдоль стен.
– Смелее, – подбодрил я, – не укусят.
Чудной он все-таки. Живых режет – не морщится, а мертвых стремается. Может, видел чего в очередном наркотическом угаре? Надо будет у него разузнать, если не пополнит ряды безвременно почивших. Ох, сколько ж их здесь! Горы костей. И так повсюду – в каждом подвале, в каждой дыре. Меганекрополис, едрить его налево. Какой же тут фон стоял, раз народ ложился штабелями, боясь нос наружу высунуть? Хм… А сам бы что сделал, окажись на их месте? Изжариться за минуты или гнить день за днем, покрываясь язвами, выхаркивая разложившийся ливер, теряя рассудок? Я, пожалуй, первый вариант выбрал бы. Когда еще удастся собственными глазами повидать ад? Но эти выбрали второй. На что надеялись? Чего ждали? Непонятно. Сидеть в склепе, набившись толпой, и смотреть, как один за другим дохнут твои соседи – кто от лучевой, кто в петле, кто с бритвой в шее. Наблюдать, как заполняется мертвецкая, все плотнее и плотнее, пока тухлое мясо не полезет наружу через дверной проем. А когда мертвых станет больше, чем живых, они будут валяться рядом, потому что нет сил их убирать. Жизнь в братской могиле. Смрад гниющих жен, сыновей, матерей… Ах, черт, даже слеза навернулась. Ошибочка, конденсат. Вот ведь, и всплакнуть-то толком не получается.
– Стой, – окликнул я напарника.
– А? – всполошился тот. – В чем дело?
– Молча стой.
Я прислушался.
Помимо прерывистого дыхания Сиплого и скрежета качающихся на воде костей о бетон уши различили еще один звук, похожий на шуршание бумаги. Он доносился из-за дальней двери в противоположной стене убежища. Вместе со звуком оттуда шел и свет, слабенький, но различимый.
– Тс-с-с, – прошипел я и указал на источник своего беспокойства. – Первая дверь слева по той стене.
– Не вижу, – ответил Сиплый, щурясь.
– Просто гляди в ту сторону. До меня не стреляй.
Я привалился к колонне и поднял «ВСС».
Бумажный шорох сменился плеском. Полоска света стала заметно ярче. Скрипнули петли. Электрический луч скользнул в расширившийся проем и замаячил на потолке, отраженный водой.
И тут темное убежище взорвалось буйством огня и дикой пляской теней. Это Сиплый – цепную пилу ему в зад – утопил спусковой крючок. Очередь подняла фонтаны брызг, искр и бетонной пыли. Высунувшийся было Ткач нырнул обратно и закрыл дверь.
– Какого хера?! – поинтересовался я, сам себя не слыша из-за звона в ушах.
Сиплый что-то вякнул в ответ и тут же приложился башкой о колонну, отхватив леща.
– Заткнись, от греха подальше. Ткач! Эй! Слышишь меня?
Дверь немного приоткрылась.
– Боялся не услышать, да, как видно, зря, – донесся оттуда голос капитана.
– Прошу извинить за шум, это все мой нерадивый товарищ.
– Сиплый? И ты здесь?
– А как же? – взял слово напарник, в сердцах сорвав респиратор. – Скучал, гнида подколодная?
– Не особо.
– Как дальше жить думаешь? – вернул я разговор в конструктивное русло.
– Долго и счастливо.
– Не хочу расстраивать, но так вряд ли получится. И потом – зачем тебе одному центнер героина? Далеко ты его упрешь?
– Он его небось по венам уже пустил, – снова вмешался Сиплый. – Сучара! Все дело обосрал нам!
– Героин? – Ткач усмехнулся. – Знаете, я всю дорогу боялся, что кто-нибудь из вас включит мозги, начнет задавать вопросы и сломает мне легенду. Но вы до сих пор в нее верите, идиоты.
Сиплый глянул на меня расширившимися зенками, не в силах выговорить ни слова от тяжелейшего потрясения.
– И за чем же мы шли, умник? – решил я осведомиться, впрочем, без особой надежды на предметный диалог.
– За чем я пришел – то со мной уйдет. А вы – за смертью.
Позади, в тамбуре, что-то щелкнуло.
– Вниз!!! – успел я крикнуть, прежде чем взрывная волна ударила в спину и перед глазами понеслись мириады воздушных пузырьков.
Башка гудела, как колокол. Впечатление такое, что череп вот-вот треснет от натуги. Даже потроха, казалось, пришли в движение и отправились блуждать по контуженому организму.
Не успел я толком подняться на ноги, как хлопнул второй взрыв – теперь уже в противоположной стороне. Повинуясь рефлексу, снова бросился вниз, подполз к ближайшей колонне и осмотрелся. Кромешную темноту вокруг нарушал лишь слабый мигающий свет, идущий из-под воды.
– Сиплый, – позвал я, едва различая за гулом собственный голос, но ответа не получил.
Медик лежал на дне лицом вниз и не подавал признаков жизни.
– Твою мать, – я ухватил страдальца под руки и выволок на образовавшийся после взрыва в тамбуре завал. – Сколько с тобой возни, – уложив пациента себе на колено, раздвинул ему челюсти и надавил на корень языка.
Сиплый конвульсивно задергался и изрыгнул на свет божий сильно разбавленное содержимое желудка. После сдавливания на выдохе грудной клетки к нему присовокупилось содержимое легких. То ли от воды, то ли от чересчур интенсивных хлопков по спине носителя, фонарь окончательно сдох. Пришлось включить свой.
– Оклемался?
– Вроде того, – в желтоватой подсветке, за пыльной дымкой рожа Сиплого чертовски напоминала образ святого великомученика, причем посмертный. – Дьявол. Спина болит.
– Куском бетона, наверное, садануло.
– А что случилось? Где Ткач?
– Тю-тю Ткач. И что-то мне подсказывает – сегодня с ним уже не свидимся.
– Вот паскуда! – Сиплый подобрал плавающий неподалеку респиратор, вытряс из него воду и снова посмотрел на меня. – Это… спасибо, что откачал.
– Не одному же мне завалы разгребать. Да и жратва в дорогу понадобится. Кстати, – я развязал сидор и глянул внутрь. – Хм, живой, чертяга.
– Завалы? – окинул Сиплый печальным взором гору бетонного лома, на которой сидел. – А дальше? Куда идти думаешь?
– Туда же, куда и наш общий друг. Разговор у меня к нему имеется. Серьезный разговор.
Нормальный (мордовск.).
