Внезапно мы врезались в переборку, и мне пришлось, насколько можно, сморгнуть клубящийся коричневый туман, что застилал мои глаза. Красная плита оказалась прямо передо мной, мерцающая, как плохо настроенный пикт-передатчик, и я, уцепившись за здоровенную рукоятку люка капсулы в углублении стены, потянул за нее со всей силой, какую только мог собрать.
Если бы у меня был хоть один лишний вздох — да хоть бы и не лишний, а просто еще один, — вероятно, я заорал бы от разочарования. В моем ослабленном состоянии я едва мог сдвинуть рычаг с места. Я попытался позвать Юргена на помощь, но нереальная тишина опустилась на нас вместе с ощущением, как последний воздух вырывается из моих легких в сотрясающем всю грудную клетку выдохе-извержении. Через пару мгновений все должно было закончиться.[18]
К счастью, Юрген и сам сообразил, чего я пытаюсь добиться, так что его неухоженные руки сомкнулись поверх моих — обкусанные ногти поверх моих гладких черных перчаток — в странном контрасте. Наш объединенный вес оказался достаточным, чтобы по крайней мере начать смещать рукоятку, и она плавно опустилась, почти мгновенно достигнув горизонтального положения. В ту же секунду люк на стене скользнул в сторону, и мы покатились внутрь, заботясь лишь о скорости, но никак не о достоинстве, пока не рухнули под коротким пролетом неуютных металлических ступенек. Благословенный свет — стандартное желтоватое мерцание нормально работающих люминаторов — затопил нас, являя взорам помещение размером примерно с грузовой контейнер. В тот момент большего мне различить не удалось, потому как оно, казалось, все было наполнено аварийными ремнями безопасности, которые полностью заслоняли стены и дальний конец. С боем выпутавшись из конечностей моего помощника, я, шатаясь, поднялся и долбанул всей ладонью по легко заметной активационной руне на стене.
Металлический люк мягко закрылся, отрезая вид на ступеньки, по которым мы столь поспешно спустились, и в обретенном нами убежище послышался глухой, постепенно нарастающий рев.
Внезапно мои страдающие легкие нашли что-то, что можно было вдохнуть, и я почувствовал, как снова расширяется грудная клетка. После отчаянной нужды, которую мы только что испытали, ощущение это было пьянящим, и я понял, что дико смеюсь, когда кислород достиг синапсов в мозгу.
— Добрались! — выкрикнул я, хотя мой голос и был все еще лишь немногим громче, чем писк летучей мыши, а Юрген в это время тяжело поднимался на ноги, но тоже с широченной ухмылкой на лице.
— Это да, мы это сделали, — согласился он. Затем это проявление эмоций снова скрылось за обычным выражением недоумения на его лице. — И что же делать теперь?
— Ну, обратно мы не пойдем, — резонно заметил я.
Все начинало выглядеть для нас гораздо лучше, насколько мне удавалось в тот момент судить. Казалось, мы нашли убежище, где я мог немного передохнуть, а затем постараться понять, что же происходит, и решить, как лучше всего навести словесный лоск на то, что произошло. Мне не пришлось бы прилагать много усилий, чтобы заставить Диваса поверить, будто, увидев захлопывающиеся двери, я героически втолкнул его в безопасное место, не заботясь о том, что это практически наверняка будет стоить мне жизни…
— Экстренное восстановление воздушного давления завершено, — пропел механический голос сквозь звон у меня в ушах. — Программа запуска активирована. Старт через десять секунд.
— Чего? — Я едва мог поверить в услышанное. Едва я уверился, что мы в безопасности, как оказалось, что нам предстоит вот-вот быть выплюнутыми прямо в середину космической битвы. — Отменить старт! Отмена!
— Старт через пять секунд, — настаивал голос с бесхитростностью всех вычислительных систем.
Кажется, голосовой контроль здесь не был установлен, либо если и был, то у меня не оставалось времени выяснить, как он включается. Я бросился к ближайшему набору аварийных обвязок и проорал:
— Юрген! Пристегнись!
Мы успели только-только, прежде чем я почувствовал, будто очень большой сапог наподдал мне по седалищу, и весь мир превратился в карусель.
С того случая мне не раз пришлось побывать в гораздо большем числе космических сражений, чем я хочу припоминать, но должен сказать, что Осада Перлии осталась в моей памяти особняком — как одно из самых зрелищных. Конечно же, отчасти благодаря тому, что большинство из них мне приходилось наблюдать по гололиту, а это вызывает некоторую отстраненность от происходящего, или, в других случаях, я был занят рукопашной схваткой с вражеской абордажной командой (или, если выражаться точнее, старался избежать встречи с ними), что оставляет не так много времени для беспокойства о том, что происходит с остальной частью флота. Но в основном, я подозреваю, в яркости тех впечатлений сыграла роль новизна ситуации, в которой я оказался.
Когда основное ускорение закончилось, я осознал, что свободно дрейфую в аварийной обвязке, смутно благодарный за то, что прошло несколько часов с момента, когда я последний раз вкушал пищу. Очевидно, автоматические системы на борту не пошли в своей заботе так далеко, чтобы включить для нас искусственную гравитацию.[19] С некоторым трудом выбравшись и отпихнув связывавшие меня ремни, я смог оценить то, что нас окружало.
Наше убежище оказалось удивительно вместительным, будучи разработанным, как мне предстояло выяснить позже из планшета с инструкцией к подобному устройству, для того, чтобы принять двадцать эвакуирующихся при идеальных условиях или, как максимум, в два с половиной раза больше. Отсек, в котором мы оказались, занимал основную часть доступного объема, по кругу его располагались личные ящички, разделенные подпорками, прочный вид которых был, на мой взгляд, весьма утешителен, а на полу располагались толстые маты, которые способны были вдвое увеличить место для сна в том случае, если капсула приняла бы на борт больше людей, чем ее номинальная вместимость. Десять шкафчиков, как позднее обнаружилось, содержали в себе откидные койки, так что нам так и не пришлось довериться сомнительному комфорту напольного покрытия. Впрочем, в тот момент большая часть интерьера была все еще удушающе заполнена тяжами аварийной сетки, которые судорожно метались в потоке воздуха из рециркуляторов, что придавало всему помещению совершенно неуместное впечатление заброшенности, будто оно было ввергнуто некогда в полное небрежение и стало прибежищем для неисчислимых орд пауков.
Отбрасывая с пути мешающиеся тяжи, я медленно вспоминал уроки, болезненно, но надежно вбитые в меня в нуль-гравитационной комнате Схолы, и оттолкнулся в общем направлении люка, находящегося на противоположной от входа стороне помещения. Как ни удивительно, но я промахнулся меньше чем на метр, и нескольких секунд барахтанья оказалось довольно, чтобы приблизиться достаточно, дабы отпихнуть створку в сторону.
