Сознательный риск сильно отличается от сознательного суицида.
Пилот я, правда, все еще был аховый.
Я могу вылететь из точки А и добраться-таки до точки Б, но погони, маневры уклонения и навыки космического боя мне освоить пока не удалось. В учебном бою лейтенант Кассад уделывал меня в девяти схватках из десяти.
Конечно, с нынешним моим судном много и не навоюешь, ибо оно предназначено не для боя, а для скоростного отхода в том случае, если развитие событий станет слишком угрожающим.
— Я вам тут еще нужен? — поинтересовался Телегин.
— В принципе нет, — сказал Джерри. — Дайте девушке какое-нибудь успокоительное и снотворное и можете считать себя свободным. Я вызову кого-нибудь с грузовой тележкой, чтобы доставить тело в морг, а утром приступите к вскрытию.
— Только с тоннажем тележки не ошибитесь, — сухо хмыкнул Телегин, вкатил всхлипывающей Амальгаме инъекцию и убрел восвояси.
— На нас это как-нибудь отразится? — спросил я. — На персонале станции, я имею в виду?
— Что отразится? Смерть Халлена? Можно подумать, он тут чем-то занимался. Трое заместителей выполняли всю его работу, не связанную с посещением званых обедов, ужинов и коктейльных вечеринок. Если никому не сообщать о смерти Дага, никто и не заметит, что его больше тут нет.
— До тех пор, пока он не сможет появиться на званом обеде, — согласился я. — А я тут тебе еще нужен? И если уж на то пошло, зачем я вообще был тут тебе нужен?
— Ты начальник смены и должен быть в курсе, что тут происходит.
Я посмотрел на часы:
— Моя смена закончилась семь минут назад.
— Ты мне еще иск за нарушение трудового законодательства предъяви, — сказал Джерри.
— Переработки не оплачиваются, — напомнил я.
— В форс-мажорных обстоятельствах рабочий день может быть ненормированным, — сказал он.
— Где ты видишь форс-мажор? Ты сам говорил, ничего не изменится, никто ничего не заметит.
— Смерть главного администратора — это всегда форс-мажор, — сказал Джерри. — И для нас ничего не изменится только в короткой перспективе. Неизвестно, кого Консорциум Бизнесменов назначит на место Халлена. Если это будет очередной их протеже со стороны, перемены могут быть любыми. А я не люблю перемены.
— Так Халлен был протеже Консорциума?
— В ином случае продержался бы он так долго, учитывая обстоятельства?
— Что ж, многое мне стало чуть более понятно.
— Мы почти не приносим прибыли, — сказал Джерри. — Расходы на эксплуатацию слишком велики, и с каждым годом они только растут, потому что оборудование устаревает, а космические маршруты уходят в сторону от сектора в связи с тем, что на границе может стать небезопасно. Если бы будущее было чуть более определенным, нас бы уже давно разогнали, а станцию продали на металлолом.
— Ты уже позаботился о своем пенсионном фонде?
— Акции, — сказал Джерри. — Кто знает, что они будут стоить завтра?
— Завтра и деньги могут сильно обесцениться, — сказал я. — Боеприпасы и консервы — вот твердая валюта грядущего.
— Обожаю оптимистов, — сказал Джерри. Амальгама закончила рыдать и теперь увлеченно зевала.
— Шла бы ты к себе, — сказал ей Джерри. — Утром я пришлю кого-нибудь, чтобы взять показания.
Амальгама кивнула и двинулась к двери. Как была, в простыне. Джерри перехватил ее на половине дороги и рекомендовал одеться. Движения жрицы любви были механическими и замедленными, как у водолаза на глубине. Или как у космонавта, оказавшегося за бортом корабля. Наверное, здесь и сейчас это сравнение было более востребованным.
— Собственно, я позвал тебя не для того, чтобы ужасаться смертью Халлена — да кому он был нужен — или беседовать о жизни, трудностях, которые готовит нам будущее, сложностях пенсионного фонда и политике Консорциума Бизнесменов, — заявил Джерри, когда мы остались одни. С нами был еще труп Халлена, но я сомневаюсь, что он захотел бы принять активное участие в разговоре. — На кого ты работаешь?
— Мне казалось, на тебя.
— Не держи меня за идиота, ладно? — сказал Джерри. — Когда ты появился здесь полгода назад с собственным космическим кораблем, туманной легендой и рекомендацией от Хасана иль-Джафири, владельца пятнадцатипроцентного пакета акций Консорциума, я удивился, но не стал задавать вопросов. Я думал, это простая инспекция, задуманная Консорциумом. Но твое пребывание здесь затянулось, а результатов инспекции все не было. Тогда я стал думать, что ты родственник кого-то влиятельного, временно сосланный сюда за какую-то провинность. Мне стало любопытно, и я решил провести небольшое частное расследование. Угадай, что я выяснил?
Я промолчал.
— Правильно, ничего, — сказал Джерри. — Обычно люди оставляют за собой хоть какие-то следы, и всегда можно найти кого-то, кто что-то знает. Но не в твоем случае. Такое впечатление, что ты и твой гребаный корабль соткались из ниоткуда за полчаса до того, как пришвартоваться к нашей станции.
— По законам жанра сейчас я должен осматривать обстановку в поисках тяжелого предмета, которым можно ударить тебя по голове? — уточнил я, видя, что руки Джерри вроде бы и расслаблены, но уже не скрещены на груди, а висят вдоль тела, находясь в непосредственной близости от набедренной кобуры.
Ленгстром носил с собой не положенный по служебной инструкции парализатор, а игольник «оса», оружие, попадание из которого в любую часть тела гарантирует служащему мишенью человеку смертельный исход. У меня был такой же, но в ножной кобуре, закрытой от любопытных глаз форменными брюками. Идеальное оружие для того, чтобы убивать людей в замкнутом пространстве космических кораблей и ремонтных станций, где лишний выстрел из плазмогана или импульсника может повредить какое-нибудь ценное и крайне необходимое для жизни оборудование или и вовсе пробить обшивку.
— Скажу честно, я не исключаю и такой возможности, — заявил Джерри. — Тяжелых тупых предметов тут полно.
Убранству апартаментов Халлена мог бы позавидовать и левантийский калиф. Если бы нынешний калиф Асад ад-Дин не был приверженцем спартанского образа жизни и был способен завидовать чему-то материальному, он бы обязательно позавидовал. Статуэтка танцовщицы, стоявшая на комоде всего в полуметре от меня, идеально подходит для проламывания голов. Если взять ее поперек плоского живота и ударить подставкой…
— То есть полгода тебя это не волновало, по крайней мере, волновало не настолько, чтобы ты решил поговорить об этом со мной, а теперь вдруг ты решил расставить точки? Что-то изменилось?
— Да.
