Община Внешнего города была раза в два больше общины бункеров, и они, по мнению Владимира, были более свободны, даже несмотря на то, что на них законодательством анклава накладывался ряд жёстких ограничений. Они могли чувствовать и ощущать этот мир таким, какой он есть, а не пользоваться «мирозаменителями», коими являлись ограниченные пространства бункеров.
Другие анклавы использовали термин «чистые» для обозначения остатков незаражённого человечества, однако Константин Фёдорович был против этого термина. Он считал, что Вильман, хоть и был великий грешник, который возомнил себя равным Аллаху, создал некий новый аналог Всемирного потопа. Но анклавы, вместо того чтобы стать новыми ковчегами, колыбелями новой цивилизации, превратились в гниющие зловонные клоаки. В бункеры хлынули далеко не лучшие представители человеческой цивилизации, коих надлежало спасать в первую очередь, а бывшие власти предержащие Старого мира — никто из них не заботился о будущем человечества, все они тряслись только за свою шкуру, а те немногие, кто думал иначе, были вынуждены согласиться с позицией большинства.
Само собой, за пределами анклава эта позиция не разглашалась, но все анклавовцы были уверенны в её справедливости.
Когда-то много лет назад и Крылатский анклав не отличался от всех прочих, но благодаря Великой Революции, к которой был причастен отец Владимира, ситуацию удалось кардинальным образом переломить, и во главу угла было поставлено старое социалистическое правило: кто не работает, тот не ест. Поэтому работали все!
Иными словами, пользоваться плодами труда общины мог лишь тот, кто приносил ей пользу. Этот принцип соблюдался беспрекословно, тунеядство жестоко наказывалось — вплоть до изгнания из общины, исключение делалось лишь для многодетных матерей, которые могли целиком посвятить себя воспитанию детей и домашним заботам. Первые годы в бункере имелись определённые демографический и этнический перекосы, но Константин Фёдорович всеми силами старался его ликвидировать, и кажется, у него получилось. Однако брачно-семейное законодательство налагало ряд необходимых ограничений и призывало к мудрому планированию семьи и личной жизни.
Так, например, не поощрялись межрасовые браки, браки между представителями разных народов, запрещались близкородственные браки. Имелся ещё ряд важных правил: муж не имел права оставить семью, если жена была беременна либо родила ребёнка, оспаривание отцовства также не допускалось — ненадлежащее поведение жены считалось целиком просчётом мужа, однако признание и усыновление детей было не только не запрещено, но и обязательно при необходимости — осиротевшего ребёнка должны были воспитывать ближайшие родственники.
Имам говорил, что в условиях, когда человечество стоит на грани исчезновения, каждый этнос должен сохранять свою идентичность, как культурную, так и фенотипную. Именно благодаря этим строгим правилам удалось сохранить этническое многообразие общины бункера.
Константин Фёдорович высказывал подросшему Володьке предположение, что белая раса имела для Вильмана особую ценность и особое значение. Володька вспомнил статистику начала двадцать первого века: по прогнозам учёных, к 2050 году арабское население Франции должно было составлять около одной трети. И главным вопросом, по его мнению, был вопрос: кто мы? Если это население ответило бы на этот вопрос: «Мы французы», то всё было бы нормально, но если последует ответ: «Мы сирийцы, ливийцы, ливанцы и т. д.», то общественной напряжённости было бы не миновать.
В человеке всегда есть генетически и культурно предопределённый определитель «свой — чужой» — именно он позволял этносам выживать и существовать, ибо более пассионарный и активный этнос всегда поглощает и переваривает менее активный. В начале двадцать первого века такими сверхактивными суперэтносами стали арабский и азиатский миры.
Но смертельному поединку суперэтносов не суждено было состояться: эпидемия Штамма Вильмана накрыла мир, и теперь было неизвестно, что стало с азиатским миром. Было известно, что сохранились несколько баз в предгорьях Гималаев — на границе бывших Индии и Пакистана. Время от времени с этими базами велись переговоры через станцию дальней связи МГУ. Когда стали тестировать работоспособность антенн Университета, оказалось, что запущенные в двадцатом и двадцать первом веках спутники, в частности, спутник физического факультета МГУ, все еще в рабочем состоянии. Он вышел на связь и передал все накопленные данные, а также обеспечил связь с другими территориями. Связь была неустойчивой и часто прерывалась, но тем не менее удалось получить множество интересных данных и о поведении мутантов на холоде, и о том, как на понижение температуры реагирует сам Штамм.
Как оказалось, вирус на морозе словно бы впадал в спячку, терминальные процессы становились в несколько раз медленнее, да и мутанты становились менее активными — они не любили холода, так как он замораживал воду и мешал им охотиться. Но мутанты и здесь находили лазейки. Самые отчаянные (и голодные) из них прорывали в снегу сеть туннелей и нор и нападали на свою добычу из-под снега. Впрочем, в предгорьях их было мало, им было некомфортно — мало пищи, мало воды. Мутанты там плодились плохо из-за недостатка пищи и предпочитали мигрировать на более сытные места.
О том, как возникли эти предгорные базы, Володька знал немного, знал лишь только, что на приграничных территориях штата Свободный Кашмир создавались высокогорные военные базы с бункерами. В начале Эпидемии они были заняты людьми Константина Фёдоровича, которые там неплохо обустроились. Васин не любил рассказывать о начале Эпидемии и о тех временах, которые ей предшествовали, — отшучивался и говорил, что может не сойтись в оценках с (на этом месте Константин Фёдорович всегда лукаво улыбался) «нашими партнёрами из других бункеров», говорил лишь о том, что пакистанская армия выстроила в тех районах военные базы и их, волею Всевышнего, удалось занять без кровопролития. О том, что нашим дорогим «партнёрам» о базах ничего рассказывать не нужно, Володьке напоминать не требовалось. Данные, получаемые оттуда, были слишком ценными, чтобы раскрывать их кому бы то ни было. Да и напряжённость вокруг МГУ в последнее время весьма обострилась.
Объединённому генералитету не нравилось то, что Крылатский анклав поддерживает с общиной заражённых слишком тесные контакты и продолжает отстаивать монополию на них, ограничивая свободу действия других анклавов. Володьке было известно, что Константин Фёдорович не желает пускать в МГУ других из-за станции дальней связи и ещё из-за кое-какого ценного оборудования (в этом месте всегда следовала ещё одна хитрая улыбка) — всем в анклаве было известно, что всё ценное, что можно было вывезти из МГУ, было вывезено анклавом в первые полгода после начала Эпидемии. Ахмаду Фишеру даже удалось собрать и запустить суперкомпьютер «Ломоносов», несмотря на протесты ныне покойного Аполлона Иосифовича Цессарского. Володька почти не помнил этого конфликта, скорее он восстановил его в памяти уже из рассказов старших.
