«ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОСТАЛ САМ ЗНАЕШЬ ЧТО, МОЖЕШЬ И НЕ ИСКАТЬ.
ТОПАЙ СКОРЕЕ ДОМОЙ.
ПОДРОБНОСТИ ПРИ ВСТРЕЧЕ».
Я лихорадочно перелистнул назад страничку «Входящих сообщений» и тут же обнаружил последнюю мессагу. Она была тоже от Комбата.
Я быстро пробежал ее глазами. Потом еще раз, но уже гораздо медленней.
Он что там, пьяный?
«ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОСТАЛ САМ ЗНАЕШЬ ЧТО, МОЖЕШЬ И НЕ ИСКАТЬ.
ТОПАЙ СКОРЕЕ ДОМОЙ.
ПОДРОБНОСТИ ПРИ ВСТРЕЧЕ».
Ну и ну…
Как говорится, найдите десять отличий!
Одно-то отличие, положим, было. У одинаковых сообщений разные даты отправки. Значит, есть два варианта развития событий.
Либо Комбат и вправду нагрузился «Казаками» под завязку и теперь сдуру рассылает всем старые письма — вроде Кисы Воробьянинова, который здорово набрался, хотя и не «Казаков», и жестами сеятеля рассыпал по ночному рынку баранки.
Либо Комбат трезв как стеклышко, но что-то вокруг нас опять кардинально изменилось. Как в тот раз, когда он поверил всяким уродам, что карта Стервятника — действительно подделка.
И теперь Комбат решил известить меня об этом. Но ему просто в лом было писать новую мессагу, и он тупо отправил старую. Маладэц, пилят!
А чито теперь, по-вашему, должын думат я, уважаемый Володья?
Я резко привинтил краник, из которого только что тугою струей хлестнул поток моего сознания, и яростно принялся чесать в затылке.
Гм… Вот, к примеру, у Анки в минуты душевного раздрая проявляются ее прибалтийские корни в виде акцента. А какие же тогда корни скрываются во мне, интересно, когда я начинаю размышлять вслух на каком-то кючук-кайнарджийском диалекте? Или это такой новый змеино-поволжский диалект, татарский парсултанг?
Крутой мэн Жендос-Паровоз не подвел и на сей раз.
После того, как мы выбрались из Долины Забвения по трубам, — теперь-то мы уже точно знали, что обе трубы параллельны, — Жендос примчался на Гордеевом геликоптере в урочный час и назначенное место. Тепло поздоровался с Гордеем, как и в прошлый раз не обратил на всех остальных его спутников ни малейшего внимания и умчался на своей багги-таратайке прямо по кучам щебня и радиоактивного мусора под грохот AC/DC из мощных кевларовых динамиков.
Арвид наотрез отказался лететь с нами до Периметра. По его словам, у него еще были кое-какие дела на этом уровне. Я был уверен, что эти «кое-какие» дела напрямую связаны с «синтезатором», коль скоро Арвид готов был проделать пешком столь длинный и опасный путь.
Анка выразила желание сопровождать отца. И нас с Гордеем это решение тоже не удивило. Отныне нас разделяли уже не одна, а целых две тайны. «Синтезатор» кодов и припять-бумага. А зная Аспида, никогда нельзя быть уверенным, что их число не может оказаться гораздо большим.
— Нужно сразу брать быка за рога, — убежденно сказал Гордей, едва лишь дежурная машина добросила нас до моей избушки. Со дня моего ухода там мало что изменилось, даже слой мелкой серой пыли на клавишах верной «Ямахи» остался прежним. За окнами маялся полдень, и у меня на душе понемногу начинали скрести когтями снорки.
— Звони Любомиру, пусть свяжет меня с Хуаресом.
Я позвонил.
Такой зубр, как Хуарес, вряд ли принял бы мой звонок всерьез, я для него слишком мелкая сошка. Но потом трубку забрал Гордей и несколько минут что-то терпеливо втолковывал бармену, пока я пытался соорудить на плите жареную колбасу с яичницей.
Когда он наконец появился в кухоньке, рассеянно насвистывая битловскую «Yesterday», по его весело блестящим глазам я сразу понял — есть контакт!
— У нас до встречи с Хуаресом остается целых полтора часа, — с ходу предупредил он. — Между прочим, по легенде, Пол Маккартни сочинил свою «Вчера» как раз в тот момент, когда на кухне жарил яичницу.
Я сразу представил себе сэра Пола на коммунальной кухне в майке и трениках с вытянутыми коленками и непременным вафельным полотенцем через плечо. Как он утром жарит яичницу — это он-то, Миллионер Миллиардерович! — и напевает себе под нос про белки с желтками. И не поверил.
— Правда-правда, — бодрым тоном заметил Гордей, еще не разучившийся читать по глазам. — Между прочим, в это время дня я предпочитаю глазунью из трех яиц.
— Угу, — кивнул я, всецело поглощенный шкварчащей сковородой. — За мои огромные глаза называешь ты меня глазу-у-у-ньей!
— Очень смешно, — кивнул Гордей. — Через полтора часа нам предстоит непростой разговор с человеком, круче которого и впрямь только яйца. Вкрутую, — уточнил он. — А мы с тобой крутые, Гош? Крутые, я спрашиваю?
— Я — нет, а ты — как хочешь, — дипломатично вывернулся я.
— И я — нет, — согласился он. Задумчиво поцокал языком и с шумом втянул ноздрями подгорелые ароматы ветчинного бекона. — Вкуснотиша. Молоток, Гоша. Тебе непременно нужно в программу «Смак для бедных». Ты и из топора кашу сварганишь. Тэк-с, тэк-с… Значит, мы должны обыграть Хуареса на его же поле. И если он немерено крут, как вареное яйцо, мы… мы-мы-мы… м-м-м…
Он рассеянно побарабанил пальцами по столу, пока не остановил взор на глазунье — спецзаказ, сам просил!
— Значит, мы будем строить ему глазки!
После чего он сунул палец прямо в горячий желток и с довольным урчанием облизал его.
— Вот так!
Ну, не идиот ли?
До того, чтобы убедиться в обратном, нам обоим оставался без малого час. И мы с аппетитом воздали должное моей боевой стряпне.
* * *
Хотя Гордей сам вызвался побеседовать с Хуаресом, еще будучи в Зоне, я, если честно, не очень представлял себе, о чем молодой ученый может договориться с королем хабароторговцев. И уж тем более — как он собирается впарить ему наш клад.
Я отчетливо видел все плюсы и достоинства припять-бумаги. Так мы между собой за глаза теперь называли наследие Стервятника. Правда в основном оборонительного свойства.
Скажем, надел ты на голову кулек припять-бумаги, выдранной аккурат из самой серединки толстого тома Большой Советской Энциклопедии — там формат побольше. И тебе не отрубят голову на эшафоте, как палач ни старайся и ни прыгай вокруг тебя, как безумный турухтан.
— Очень интересно, — одобрил мою сентенцию Гордей. — А кто он такой, этот турухтан?
— А шут его знает, — сразу махнул я на его возможные дальнейшие расспросы. — Щегол какой-то… Ты мне лучше скажи, как к Хуаресу подъезжать собрался.
Гордей подмигнул и неожиданно пропел, как всегда фальшиво, но с большим чувством:
— Как нам быть с бедою этой, Митя, посове-е-етуй!
— Приближаться к ним опасно, знаешь ты прекра-а-а-асно, — прогнусил я продолжение новогоднего ариозо из детской киношки. И тут же глянул на него, весьма озадаченный.
