— Пять к трем — Ксавье не слышит ласок! — Все начали объявлять свои ставки.
По углам на полу сидели еще человек пятьдесят. Мало кто из них улыбался или разговаривал. Они были угнетены и раздражены. Повсюду мертвые глаза и строгие лица с фаталистической усмешкой. Я чувствовал напряжение в воздухе, электрическая паутина касалась лица, внутренности мои стянуло. Напряжение толпы, пытающейся сохранить контроль над собой. Но это почти не удавалось, как будто мятежа на борту еще не было. Как будто я не провел два года в криотанке!
Ко мне подошел человек в боевой защитной одежде. Вначале я не узнал Завалу: он стоял, слегка согнувшись, словно под большой тяжестью.
— А, это ты. Много времени прошло, — сказал он. Мое имя он уже успел забыть.
— Как ты?
— Хорошо. У всех хорошо. Абрайра будет рада видеть тебя, ne?
Я удивился, услышав от него японское «не», что означает «не так ли?». Но ведь он почти два года провел с самураями. За два года человек может измениться.
Я спросил:
— Где она? — Мысль о том, что я снова ее увижу, наполнила меня болью. Такую боль испытываешь, подходя к могиле близкого.
— Вероятно, упражняется в одиночку в симуляторе. Или тренируется. Она очень беспокоилась о тебе. Должна быть где-то в симуляторе. Битва помогает сохранить спокойствие, ne? Она захочет с тобой увидеться. Хочет, чтобы ты сражался с нами, сидел в нашей машине, словно мы амигос. Но с тех пор так ты помог начать мятеж, многое изменилось. Ты нам в битве не поможешь. Наоборот, помешаешь. Если ты подлинный друг, ты не будешь воевать в нашей группе.
Завала был тем же, но в речи его звучало отчуждение. Маленький круглый рот презрительно кривился. Глупые коровьи глаза смотрели без понимания. Я рассердился на то, что он так со мной разговаривает, но, чтобы успокоить его, ответил:
— Не думаю, чтобы Абрайра хотела взять меня в свою группу. Разве она когда-нибудь считала меня подлинным другом? Я для нее ничто. И если я могу оказаться помехой, она не пустит меня в группу. — И тут же сообразил, что говорю правду. Я понимал это в глубине сердца, но никогда не смел высказать даже себе самому. Разве она не обезоружила меня во время мятежа и не оставила умирать одного?
Завала фыркнул с отвращением.
— Это показывает, как много ты знаешь, великий лекарь. У Бога, должно быть, осталось только гуано, когда он мастерил твою голову.
Я не нашелся, что ответить. Завала реагировал так, словно я браню Абрайру, тогда как я просто сказал правду.
Киборг вышел, прихрамывая, будто одна из его металлических ног стала короче. Я долго ждал, пока не понял, что он не вернется.
Тогда я отправился в угол и, так как все еще держал в руках подносик с сакэ и рисом, присел, чтобы поесть и поглядеть на голограммы схваток. Наступила передышка, и ставок сейчас никто не делал. Боевая группа потеряла одного человека, но — поразительно! — победила ябандзинов. Их машина неподвижно висела над рекой со стоячей водой, двигатель взбивал эту воду в пену, вокруг густые джунгли — тысячи оттенков зелени и пурпура. Неуклюжие защитные костюмы покорежились от лазерных выстрелов и потоков плазмы. Наемники деловито чинили их с помощью смолистой краски.
Казалось, у машины поврежден передний двигатель: он резко взвывал, и нос судна наклонялся в воздухе. По бортам судна размещается восемнадцать отверстий для забора воздуха, и, кажется, в некоторые попала плазма, разрушив лопасти. Отверстия выполнены с наклоном как раз для защиты от плазмы, но, если выстрел сделан с близкого расстояния, плазма так раскалена, что преобразуется в газообразную форму. И вот тогда-то она может проникнуть в отверстия для забора воздуха: машина сама втягивает превратившийся в газ металл, и, охлаждаясь, он разрушает лопасти двигателя. Все судно покрыто толстым слоем тефлекса, больше, чем в знакомых мне старых моделях, и на панели управления с полдесятка незнакомых мне огоньков.
Закончив починку защитной одежды, двое наемников стали стрелять в воздух из плазменных пушек, а остальных членов группы спустили на воду.
Я встал и подошел к одному из зрителей, химере с металлическими синими глазами, необыкновенно высокому. «Что они делают?»
Он взглянул на меня как на сумасшедшего, взглянул с презрением, которое я раньше замечал только у самураев, и я подумал: что же на самом деле усвоили наемники у японцев? Он увидел мое белое кимоно, и на его лице появилось выражение жалости.
— Ты только что оттаял? Я тебе скажу. Они избавляются от лишнего веса и расходуют заряды плазменных пушек. Если облегчить эти новые машины, можно достичь высоты в три метра. И на предельной скорости пролететь над дымовыми минами, не вызвав их взрыва.
— Ага, — ответил я, чувствуя себя дураком. Я понятия не имел, сколько груза им нужно снять, потому что раньше никогда не имел дела с дымовыми минами. — Но разве им не понадобятся заряды, когда они пройдут минное поле?
Химера печально взглянул на меня.
— Нет, они с помощью лазерных ружей попытаются поджарить сенсоры кибертанков. И вообще, как только пройдут защиту и доберутся до Хотокэ-но-Дза, ябандзинов будет слишком много. Последи за ними, и, может быть, научишься…
Заканчивать ему не было нужды. Я понял, что он имеет в виду «…и, может быть, научусь оставаться живым». Он считал меня мертвецом. То оружие, на котором я тренировался, устарело на сорок лет, а с новыми образцами я не знаком. Я понятия не имею, какое оружие и какие умения нужны, чтобы пройти стопроцентную защиту. Я видел маленькие черные снаряды-ласки, но не знал, как защититься от них. Верно сказал Завала: в сражении я только лишний груз.
Я кивнул в сторону людей в симуляторе, которые снова двинулись через джунгли.
— Эти люди — никто так не сражался в симуляторах. Никто. — И это правда. Они сражались удивительно, гораздо лучше, по сравнению с нами. Но я не был уверен, что наши люди смогут победить самураев.
— Мы многому научились, — пояснил химера. — Ты был заморожен еще до того, как началась настоящая учеба. Ты не изучал собственную кинестетику на голограммах, не учился беречь каждое движение, поворачиваться, прыгать, падать, чтобы избежать оружия ябандзинов. Ты только начал учиться, как достигать мунэн,[34] особого состояния мозга, состояния живого мертвеца. Но более высоких уровней, необходимых для битвы, ты не достиг. Состояний Мгновенности и Полного Контроля. Гений самураев происходит от умения использовать эти состояния…
— Прошу меня простить, но что значит Мгновенность?
Химера задумчиво взглянул на меня.
— Может быть, в твоей жизни бывали моменты — моменты страха и крайней опасности для жизни, когда время словно останавливается. Я однажды испытал такое: во время мятежа в Темуко в переулке ко мне подошел человек, приставил к моему лицу старинный револьвер и нажал на курок. Пистолет был на взводе, и, когда человек нажал на спуск, боек начал опускаться. Время, казалось, остановилось. Мимо по улице проезжала машина, в окно на меня смотрела женщина. Я прекрасно помню ее лицо, рубиновый рот, округлившийся от удивления. Я видел, как из канализационного люка на улице поднимается пар, а в магазине хозяин выключает свет. Я посмотрел в испуганные глаза человека, который хотел меня убить, и увидел, что ему не больше пятнадцати лет. И все это время боек двигался, и я подумал: «Когда он опустится, я умру». Поэтому я поднял руку и поставил палец на пути бойка, и он так и не опустился. Вот это и есть Мгновенность — целая жизнь в одно мгновение. И воин может научиться вызывать у себя такое состояние. Это одна из тайн самураев. А еще выше — Полный Контроль, способность изменять частоту биения сердца, останавливать дыхание, достигать полного контроля над всеми мышцами. — Он замолчал и посмотрел куда-то за мою спину.
