После тех счастливых времен, когда машина возила на экскурсии туристов, какой-то умелец провел добротный тюнинг, чтобы адаптировать ее к нуждам современности. Перед кабиной ощетинился металлом угрожающего вида «кенгурятник». Бока были дополнительно обшиты листами металла зеленой армейской расцветки. На крыше высилась спутниковая антенна. Окна были зарешечены толстыми металлическими прутьями, а стекла — тонированы на сто процентов. Если бы не открытые двери, невозможно было бы различить, что происходит в салоне.
Туземцев, встречавших конвой, оказалось больше, чем мне вначале показалось — шестеро. Из водительского сиденья выглядывала рука с сигаретой. Передний ряд в пассажирском салоне был занят двумя людьми — видимо, теми самыми, что тащили сюда ящик. Последний ряд сидений был демонтирован, чтобы расширить багажное отделение. На их месте стоял сам ящик. На ящике сидел в позе киногероя, опершись на охотничью винтовку с оптическим прицелом, худощавый персонаж с соломинкой в зубах и в широкополой ветрозащитной шляпе. На меня сразу же устремился его пристальный взгляд. Готов был поклясться, что именно этот позер стрелял в меня.
Двое людей, приведших нас, залезли в кабину к водителю. Моя провожатая кивнула на пассажирский салон, и я полез в него первым, заняв одно из свободных мест. Сиденья были вытерты и побиты молью, во многих местах порваны и испачканы непонятными пятнами, как бы намекая на то, сколь многое пришлось пережить автомобилю. Вдоль бортов и под сиденьями валялась куча всевозможного хлама. Умостившись на сиденье, я почувствовал под правой ногой железный багор. Двинул ее чуть вправо — и рядом звякнула бутылка, заткнутая промасленной тряпкой.
Врач «Красного креста» запрыгнула в машину последней и села напротив меня. Один из мужчин на передних сиденьях с видимым усилием задвинул раздвижную дверь, потяжелевшую и-за навешанной снаружи брони. В тот же миг парень с винтовкой на ящике закрыл багажник. Салон погрузился в полумрак, так как свет из-за сверхтонированных стекол проникал слабо.
Женщина-доктор принюхалась к воздуху, поморщилась и гневно обратилась к водителю по-венгерски. Тот мигом выбросил сигарету и начал виновато оправдываться. Я услышал над головой шум и ощутил щекой дуновение ветерка — в автомобиле заработала самодельная система очистки воздуха.
Пассажиры начали снимать с себя очки и повязки. Наконец я увидел лица тех двух, что сидели на переднем сиденье — это оказались мужик лет пятидесяти и парень вдвое младше, смуглые и чернявые, похожие как отец и сын. Я обернулся назад, чтобы посмотреть на парня, стрелявшего в меня. Однако тот так и не открыл лицо, лишь снял очки. На меня смотрела пара дерзких глаз с таким задиристым выражением, словно парень на ящике и сейчас готов был меня пристрелить, лишь дай ему повод. По безрассудному выражению глаз мне показалось, что снайпер даже младше меня.
Откинувшись на спинку сиденья, я откинул с головы капюшон, снова поднял очки на лоб и сдернул с подбородка противопылевую повязку. Дышать сразу стало легче.
— Я могу хоть узнать, как зовут человека, спасшего мне жизнь? — осведомился я у своей проводницы.
— Прости. Я сейчас.
Она как раз отвернулась к окну, и до меня донесся шум воздуха, какой раздается при снятии респиратора с закрытой системой дыхания. Пальцы женщины ловко развязали завязки громоздкого капюшона ее комбинезона. Когда ее лицо вновь повернулось ко мне, я опешил. Нарисованный в моих мыслях портер суровой пятидесятилетней сестры милосердия разлетелся на мелкие осколки.
— Меня зовут Флорентина. Флорентина Лопес, — представилась она, и добавила: — Не стоит говорить, что я спасла тебе жизнь. Никто здесь не стал бы убивать тебя, если бы ты первый не попытался причинить им вред.
Не только черты лица, но и ее имя показались мне смутно знакомыми, однако я не смог припомнить, откуда. Я был приятно поражен тем, что врач из «Красного креста» оказалась молодой латиноамериканкой, никак не старше двадцати восьми лет. Черные, как смоль, короткие волнистые волосы были просто зачесаны назад. На смуглом латинском лице не было ни намека на косметику. Черты были строгими и стоическими, но все-таки правильными и красивыми. Крупная родинка над губой не выглядела отталкивающе, а лишь оттеняла общее приятное впечатление и придавала лицу некой индивидуальности. Изъяном могли считаться разве что излишне крупные передние зубы, да и те были заметны лишь из-за своей белизны.
— Очень приятно, Флорентина, — попробовав скрыть свое впечатление от внешности своей спасительницы, которое было в этой ситуации верхом неуместности, пробормотал я.
— Местные называют меня «Флорой». Мое полное имя для них слишком сложное. Можешь называть меня так, если хочешь, — проговорила латиноамериканка, кажется, ничего не заметив.
«С удовольствием буду называть тебя Флорой, Флорентиной, или как угодно ещё», — мысленно ответил я, но тут же мысленно залепил себе оплеуху. Каким же надо быть идиотом, чтобы в том положении, в котором я нахожусь, думать членом вместо головы?!
Микроавтобус, тем временем, натужно ревел, двигаясь куда-то под горку.
— Я тут видел знак радиационной опасности, — вдруг вспомнил я. — Мы, случайно, не в ту сторону движемся?
— Не беспокойся. В нескольких километрах отсюда радиационный фон ничуть не выше, чем здесь. Зато этот знак отваживает незваных гостей. Местные иногда шутят, что им стоило бы самим установить его, если бы кто-то не позаботился о том, чтобы сделать это за них.
«А что, разумно», — мысленно согласился я с таким соображением, вспомнив опаску, с которой говорили об этом месте Гжегош и Славомир.
— Итак, ты работаешь в «Красном Кресте»? — покосившись на огромный красный крест, нарисованный на комбинезоне, молвил я. — Не думал, что у них может быть лагерь в такой глуши.
— «Лагерь» — это всего лишь один врач, — пояснила Флорентина, и с гордостью добавила: — Он перед тобой. В мире слишком много подобных мест. И слишком мало врачей.
Я удивленно покачал головой.
— Поверить не могу, что молодая женщина добровольно отправилась в такое место в одиночестве!
— Эй, я только что слышала сексизм? — возмутилась доктор Лопес.
Хорошо еще, что я вовремя проглотил вертящееся на языке слово «красивая», и сказал просто «молодая женщина». Похоже, доктор Лопес вовсе не считала себя милашкой, и ей не слишком нравились напоминания о ее поле.
— Я ничего плохого не имел в виду. Просто, мне кажется, женщине, привыкшей к комфорту, к нормальным условиям жизни, тяжело выживать в одиночку в таком суровом месте… — попробовал объяснится я.
— Опять ты со своей «женщиной»! — в ее голосе слышалось нарастающее раздражение, характерное для воинствующих феминисток. — Я надеюсь, что образованный человек, живущий в цивилизации и уж тем более прошедший такую школу, как «Вознесение», не станет уподобляться некоторым местным самцам, развитие которых остановилось на уровне первобытных инстинктов. Мне пришлось долго разъяснять некоторым из них, что функции женщины не ограничиваются деторождением и домашней работой!
«И где я мог ее видеть?» — думал я, тем временем, напрягая память.
— Я вовсе не вешаю ни на кого ярлыков, — поспешил заверить я, надеясь, что на моем лице нельзя прочитать посетивших меня мыслей.
— Вот и прекрасно! — по голосу Флорентины было слышно, что ее выпад был скорее профилактическим, и она пока не заподозрила меня в поддержке половой дискриминации. — В медицинской профессии, и особенно в «Красном кресте», пол, возраст и внешний вид не имеют никакого значения. Мы — практически монахи, только отдали мы себя служению людям, а не Богу.
— Очень… благородно, — не сразу нашелся я.
— Да и вообще, «слабый пол» — не более чем распространенный стереотип. У мужчин действительно лучше развита мускулатура. Но, если говорить о выносливости и способности приспособиться к неблагоприятным условиям жизни, то женщины способны дать фору мужчинам. Об этом говорят все современные исследования. Многие сестры милосердия годами работали в таких местах, куда побоялись бы соваться самые сильные и смелые мужчины!
