– Ви Путин? – спросил ошарашенный князь. («Как Путина?»)
– Йа. («Да».)
– Битте… Их… Их либе зи зо… зо зэр… («Пожалуйста… Я так сильно ее люблю…») – И, произнеся эти слова, гонористый старик вдруг разрыдался, спрятав лицо на плече телохранителя.
Обслуга, военные и неопознанные гражданские лица, ставшие свидетелями этой сцены, смотрели на меня квадратными глазами, будто я был медведем, вышедшим из чащи и вдруг заговорившим человеческим голосом! Надо же, русский унтерменш – и говорит по-немецки!
Князь тем временем продолжал по-бабьи громко всхлипывать и причитать что-то неразборчивое.
А чего причитать, спрашивается?! Можно подумать, я украл эту Ильзу! Да я ей жизнь, между прочим, спас! Раз двадцать подряд! Но на то, чтобы объяснить это князю Лихтенштейнскому, запаса моего немецкого уже недоставало. Ничего, Ильза ему потом объяснит. Хочет, не хочет, а объяснить ей придется. Потому что папеньке нам деньги еще платить обещанные…
– Стойте здесь… Я сейчас ее приведу, – пообещал я.
Стоило мне захлопнуть за собой входную дверь, как настроение у меня начало портиться. И притом стремительно. Я вдруг понял, что сейчас эти суетливые люди из вертолетов возьмут, да и увезут куда-то принцессу Ильзу. Мою Ильзу.
Да-да, я уже привык думать о ней как о своей Ильзе. Привык, что она всегда рядом, что есть кого спасать. И парик ее совсем не портил… Говоря по правде, ей было неплохо даже без парика. «Весна в тифозном бараке» – это тоже в общем-то стиль, не хуже других. Ну то есть был еще шрам, пугающий, розовый. А с другой стороны – что в нем пугающего, ну подумаешь, какой-то шрам! В общем, лучше Ильза без волос и со шрамом. Чем Мариша кудрявая и здоровая. Да, я влюбился в немецкую принцессу. Нужно ли за это меня презирать? Или нужно жалеть?
Ильза и Тополь сидели за столом с каменными рожами истуканов с острова Пасхи.
Перед ними стояли тарелки с нетронутой свининой, тушенной в пиве «Пауланер». Мясо небось уже успело остыть…
– Там приехал твой папа, Ильза, – замогильным тоном сообщил я. – Понятия не имею, откуда он узнал, что ты здесь…
– Я думаю… он узнал из-за этого, – сказала Ильза, указательным пальцем поднимая со своей изрядной груди массивную подвеску в виде серебряного оленя, ту самую, что запомнилась мне с первой нашей встречи, когда я обнаружил их с «разрядившимся» сигомом Иваном на берегу Янтарного. – Тут такая штука… радио…
– Передатчик? – подсказал я.
Ильза кивнула.
– Ну, я бы на месте любого папаши так сделал, – проворчал Тополь. – Чтобы всегда знать, в каком именно клубе дочурка дергает по ноздре… Если бы не Каменное Небо, которое полностью отгородило их вместе со всеми радиосигналами от внешнего мира, они бы нашли Ильзу с Иваном еще в день крушения вертолета!
– В общем, собирайся, они ждут, – сказал я, хотя не совсем понятно, что именно Ильзе надо было собирать, вещей-то у нее не было!
И в этот момент Ильза… бросилась мне на шею и расплакалась.
– Комбат! Комбат! – бессмысленно повторяла она, очень по-крестьянски хлюпая своим аристократическим носом. – Владимир! Ты такой… ты… самый лучший!
Прозвище «Комбат» она произносила как «Комбать». А имя Владимир – как Владими́р…
– Ну что ты ревешь… Мы же не навсегда расстаемся! – утешал ее я.
«Или навсегда?»
– Скоро увидимся, принцесса ты моя на горошине! Ты себе парик новый купишь, лучше прежнего…
– Правда увидимся?
– Да правда, правда, на вот, высморкайся…
Тополь смотрел на нас как на двух умственно отсталых. Выражаясь деликатно, он не слишком верил в любовь. Тем более – в любовь между принцессой и сталкером.
Дальнейшее не представляет особого художественного интереса. Ильзу увезли домой. А нам с Тополем выдали деньги. В спортивной сумке. Как выяснилось чуть позднее, деньги у них были приготовлены загодя, они думали, мы будем удерживать Ильзу в заложниках…
Итак, деньги. По сто тонн на брата. Некисло, да?
Выглядело все это так, будто мы с Тополем поймали в Зоне мегаценного живого зверя. И выгодно продали его в иноземный зверинец.
Деньги, конечно, подсластили пилюлю. Но все равно мне было грустно. Той ночью мы с Тополем нахреначились вдрабадан, благо у меня в баре обнаружилась непочатая литровая бутыль первоклассной ирландской отравы «Тулламор Дью». Оно, конечно, если по уму, то надо было бы схватить лихтенштейнские денежки в охапку и бежать куда подальше. Но разве мы с Комбатом делаем что-нибудь «по уму»?
«Доброе утро, господин Комбат! Готов выдать причитающуюся вам сумму в любое удобное вам время в любом удобном вам месте. Пишите, жду с нетерпением. Рыбин».
Это сообщение пришло мне на телефон, когда на часах было 7:00.
Вообще-то я ранняя пташка. Но в тот день в 7:00 я еще спал (см. «Тулламор Дью»). Поэтому сообщение Рыбина я прочел в 9:00.
И если до прочтения этого сообщения я был сонным и похмельным, то после него начал чувствовать себя похмельным и на взводе.
– Костя, вставай. – Я потормошил Тополя за плечо. – Труба зовет нах…
– А? Кому?
– Рыбин пишет.
– Кто?
– Рыбин. Мой друг из Организации. Объявился наконец. И жаждет встречи, – пояснил я.
Костя вскочил с дивана как ужаленный и уставился на меня бессмысленными красными глазами.
– Как ты думаешь, он по-прежнему хочет нас пристрелить?
– Если бы он хотел нас пристрелить, он бы нас уже пристрелил. Например, этой ночью. Пока мы тут бухие лежали, как два бревна.
– То есть ты думаешь, эти пацаны из «Свободы» работали не на него?
– Да я не знаю… Но, откровенно говоря, вряд ли… Я тут поразмыслил – а зачем, собственно, Рыбину «свободовцы»? Если он и впрямь из ФСБ, а мне кажется, чутье меня не обманывает, неясно, зачем ему нанимать чужих мудаков, если у него полно своих… И зачем устраивать разборки прямо в Зоне, если по вполне легальным каналам нас с контейнером можно прижопить в какой-нибудь «Лейке» без всякого шума и пыли…
– Резонно… И какая мораль?
– Если он хочет встретиться, надо встретиться. И побыстрее отдать ему этот контейнер.
– Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спросил Тополь, зевая во весь рот.
– Да. Пока мы будем говорить с Рыбиным, держи нас, так сказать, под прицелом. Вряд ли в случае чего это спасет мою молодую жизнь. Но мне определенно будет приятней сдохнуть, если я буду знать, что мой братан Тополь сделал для спасения моей ценной тушки все, что мог.
– Шутишь? – неуверенно спросил Тополь. Я давно заметил: с похмелья у него всегда проблемы с восприятием моих искрометных шуток, иронических историй и саркастических замечаний.
– Нет, не шучу. Ну, то есть я шучу по форме. А по содержанию я очень серьезно хочу, чтобы мы пошли вместе.
