— Эй, я же как-то прошел посты и вошел в лагерь, вам не кажется, капитан, что этот жест недоверия избыточен?
— У меня нет оснований для радушия. — Удлиненный насадкой глушителя ствол пистолета в моей руке заметно смотрел гостю точно в середину груди. — Или назовитесь, или познакомимся на моих условиях.
— Эверест-восемь. — Гость произнес пароль для экстренной связи, его добрые карие глаза смотрели с легкой укоризной.
— Эльбрус-шестнадцать. — Я отвел ствол от груди гостя, но в кобуру убирать оружие не спешил. — С этого нужно было начинать разговор, уважаемый. Не время и не место для психологических этюдов, вам так не кажется?
— Привычка, Егор Саввич. — Гость, все еще стоя с поднятыми руками и переминаясь с ноги на ногу, попросил: — Можно я присяду, а то помощник атташе еще только в лагерь входит, а нам нужно закончить до вашей с ним встречи?
— Проблемы с безопасностью?
— Нет-нет! Просто его задача является прикрытием для моей. Артур Николаевич о цели моего визита не информирован.
Гость медленно, нарочито косясь на пистолет в моей руке, вынул из кармана клетчатый носовой платок и вытер им проступивший на лбу и висках пот. Затем, также в пошаговом режиме, открыл свою сумку и извлек оттуда толстый конверт из коричневой плотной бумаги. Положил его на стол и, прикрыв рукой, продолжил:
— Давайте знакомиться. Я — корреспондент мюнхенского бюро «Рейтер» Герман Шмидт. Здесь случайно, делаю серию репортажей о борьбе местных повстанцев против марионеточного режима, так сказать.
— Рад знакомству. Что хочет от меня руководство?
— Если коротко, то требуется завтра к 22:00 выйти в район местонахождения американской базы, это в двадцати часах пути на северо-западе.
— Что нужно сделать?
Тут Гера, как я про себя окрестил «журналиста», сделал серьезное лицо, и тон его стал таким, каким и положено быть у начальства. Он вынул из кармана брюк то, что я сначала принял за белый платок, и развернул его передо мной на столе. Это была карта. Такие иногда выдают летчикам, пару экземпляров я лично находил на телах американских «визави». Самое главное, что она горит ничуть не хуже, чем традиционная. Пропитанная каким-то горючим составом, такая тряпка загорится даже сырая, а от воды легко распадается на мелкие лоскутки. На карте был изображен военный объект, поскольку имелись обозначенные минные поля, пять снайперских лежек и три пулеметных гнезда на скалах и вышках. Два ряда стен, на расстоянии семи метров друг от друга, берут в неровный ромб развалины какого-то древнего храма, а чуть в стороне — замаскированная вертолетная площадка. Из лагеря ведут две тропы: одна на восток, другая на северо-запад, к побережью. Обе дороги хорошо прикрыты секретами, постоянно патрулируются нарядами на джипах. В общем, крепость, на штурм которой нужна рота и желательна артподдержка. Я оторвался от изучения карты и глянул на связника. Гера совершенно спокойно сидел, разглядывая противоположную стену. Чего хотело от меня командование, понять было нетрудно: пролезть к амерам на базу, чего-то испортить либо стащить, а может, и кончить какую-то прибывшую погостить шишку. Странно, что к нам пока не заслали кого-нибудь с такой же целью.
— У меня слишком мало людей, Герман. А те, что есть, измотаны, и еще одна прогулка по лесу может существенно сказаться на их эффективности. Риск провала очень велик, можем навредить, а не исправить. К тому же, даже для скрытой инфильтрации у меня в группе недокомплект — в строю только трое бойцов, включая меня самого.
— Но в рапорте было сказано…
— Лейтенант Клименко, наш радист, сейчас находится в состоянии нервного шока. Для полевых операций непригоден, он сейчас хуже мертвого — просто балласт. Инженер-связист Иванов мне вообще не подчиняется, а приданное ему подразделение охраны несет службу в узле связи и опять же для наших целей не годится. В строю остались только я, лейтенант Вячеслав Белых — наш взрывотехник, и пулеметчик лейтенант Александр Горелов. Для проникновения и полномасштабной диверсионной акции этого недостаточно, даже если бы не было авральных обстоятельств; нужна как минимум неделя на подготовку. Поймите меня правильно: я не отказываюсь выполнять приказ, просто сообщаю, что имеющимися силами мы его выполнить не сможем.
Шмидт, вопреки моим ожиданиям, не стал настаивать и топать ногами. Вообще, это был какой-то нетипичный начальник, без того налета начальственной спеси, которую так быстро приобретают на командных должностях и в синекуре вроде посольства страны, где все кричит об отдыхе, несмотря на мелочи вроде кокаиновых войн. Война в Колумбии не касается курортных мест, поскольку это вредно для имиджа страны и, само собой, для вложений в легальный бизнес. А отмывают деньги не только наркобароны, но и их прикормленные помощники из местной администрации, армии и полиции.
— Товарищ капитан, — Гера наклонился вперед, отчего линзы очков забликовали в лучах солнца, пробившихся в окно, — Егор Саввич… Времени на подготовку акции просто нет: наш человек на базе говорит, что солдаты, с которыми вы столкнулись у речки неделю назад, уже снова выходят на охоту. К счастью, мы знаем способ, как их вывести из строя, но для этого нужно проникнуть на базу. Наш источник сегодня уже убыл на авианосец, кроме того, это не полевой агент, он всего лишь информатор. В этом вся беда наемников — рисковать они никогда не станут, иначе полученные деньги некому будет тратить.
— А чего меня-то убеждать? Я повторяю: провалим все только, а сделать ничего не сделаем. Не хуже вашего понимаю, что такое приказ! Просто на смерть идем, а толку будет чуть…
Досадуя на непонятливость штатского, я только и мог, что с силой сжать кулаки. Ну как еще ему сказать, что не надо меня уговаривать, я не набиваю себе цену?! Пойти-то не сложно, но при такой плотной охране засветимся еще на втором ее кольце и ляжем все. Гера поднялся и, пройдясь по комнате из конца в конец, выложил свой последний козырь:
— На усиление к вам прикомандировываются еще двое офицеров из состава советнического корпуса, обоих вы знаете по перуанскому транзитному маршруту. Это капитан Седельников и старший лейтенант Мурзин, они прибыли в качестве сопровождающих заместителя военного атташе.
Никиту Мурзина я знал еще по брянскому центру, это был простоватого вида парень, похожий внешне на сказочного Емелю. Добродушный, флегматичный, он выделялся среди прочих слушателей редкостным терпением и усидчивостью. Из-за этого и еще из-за удивительного знания всяческих охотничьих премудростей выбор преподавателей был очевиден — инструкторы готовили снайпера-универсала. И, надо отдать им должное, Мурзин не провалил ни одного экзамена, включая самый жесткий, когда его, как матерого уголовника, гонял по чащобам чуть ли не полк «вованов». Тогда Никита вышел в точку эвакуации спустя две недели сидения во вполне комфортной землянке, которую он одолжил на время у каких-то дореволюционных охотников. Замшелый сруб по самую крышу ушел под землю, но что сделается проморенному вековому «листвяку», который только крепче со временем? Питался корешками, лягушками, червями, а также «солдатским счастьем» — луковицами тюльпана, он их ел то сырыми, то печенными в золе. Солдатики, съев всю тушенку и распугав местную живность, так и ушли тогда ни с чем. Но, несмотря на свои грозные навыки, Никита больше всего на свете любил придавить минут по сто — сто пятьдесят на массу. При этом, если нас приходилось отучать от храпа, то он спал как сурок — совершенно беззвучно. За это и за общий невероятно здоровый вид он получил прозвище Мурзилка, на которое иногда обижался, но с начальством не спорят, пришлось привыкнуть. Я же дал ему про себя другое, более соответствующее его характеру — Баюн. Стрелял Никита из всех видов нашего и доступного импортного оружия лучше всех во взводе, но всякие ружьишки с оптикой любил совершенно без оглядки.
