танка. Обезглавленная туша рухнула наземь, огласив окрестности грохотом. Альсаф обрадовался — получилось! Осталось только приземлиться и…
Из черных глаз брызнули слезы — при падении он сломал обе ноги. Обломок одной из них торчал наружу, пробив плотную шкуру острым концом.
Бросившийся к нему ближайший хазрак замахнулся ножом, намереваясь воткнуть его в шею лежащего на священном снеге талза. Подгадав момент, Альсаф выставил вперед правую лапу, позволив острому как бритва куфи пробить «ладонь». Захватив руку с оружием пораненной лапой, вонзив когти в запястья хазрака, талз вывернулся, пробив когтями морду чешуйчатой твари снизу вверх, обрывая ее существование. Туша побежденного врага упала на окровавленного спецназовца, открыв вид беззащитного талза еще одному зубастому ящеру.
Зашипев словно змея, тот подпрыгнул, намереваясь впиться в покрытого шерстью спецназовца своими когтишками, но в верхней точке того настиг зеленый заряд бластера, достаточно мощный, чтобы отбросить обезумевшего ящера в сторону.
— Уберите к хатту эту тварь с бойца! — раздался искаженный вокодером голос. На глаза попался окрашенный в белоснежно-черный камуфляж штурмовик со знаками различия маршала, наклонившегося рядом с талзом. — Ты только держись, хорошо, сынок? Не молчи, говори! Вашу ж мать-пробирку! — маршал огляделся среди штурмовиков, окруживших раненного бойца спецназа, организовав круговую оборону. — Кто-нибудь! Медика сюда! Боец умирает!
— Сэр. — отозвался один из клонов. — Медтранспорт в пятистах метрах к югу отсюда — ближе им не подобраться, эта бронированная гнида, — он кивнул в сторону туши убитого танка, — сожгла им корму. — Выжил только один медик — и он сам в плохом состоянии. Есть дроид-медик, но он привязан к челноку…
Но командир корпуса его не слышал, вглядываясь в черные глаза талза.
Альсаф моргнул всеми четырьмя глазами, издав тихий жалобный стон. Ему было больно из-за сломанных ног и холода, проникающего в его молодое тело через раны. Ему было очень больно. Он очень хотел плакать и пожаловаться на боль — но боялся, что командир корпуса, маршал Кеймейкер его накажет. Поэтому он терпел, сомкнув хоботок, не позволяя вырваться наружу ни одному звуку. Ведь талз не должен жаловаться. Талз должен справляться со всеми своими проблемами сам. Талз должен…
— Маршал, он ни хатта вам сказать не может, — рядом оказалась красно-черная голова Дарт Хексид. Завернутая в белоснежную меховую накидку, она сама немного походила на талза. — Они все понимают, но разобрать, что говорят они на своем языке — очень сложно. А дроида-переводчика я забыла в другой накидке.
— Да чего тут понимать? — опешил Кеймейкер. — У него на левом боку ожог от подмышки до ноги, во втором рана, в которую я голову могу просунуть, не снимая шлема, а обе ноги с открытыми переломами! Да где эти медики, чтоб их Джанго Фетт в аду встречал!? А, плевать, я сам!
Сбросив со спины рюкзак, маршал принялся накладывать бакта повязку на дырявый бок талза, в то время как над Альсофом склонилась Дарт Хексид, положив руки на голову последнего выжившего бойца отряда спецназа «Яростные и неудержимые комочки шерсти».
— Потерпи малыш, — произнесла она, закрыв глаза. Альсоф дернулся, думая, что сейчас его накажут за то, что он был неосторожен, но вместо этого почувствовал, что по его телу начинает разливаться тепло. — Сейчас боль уйдет. Все будет хорошо. Тебе нужно отдохнуть. Поспи, мы доставим тебя туда, где тебя подлечат. Обещаю, малыш, все будет хорошо.
Оно шло из рук забрачки, снимая боль с поврежденного тела. Альсоф почувствовал, что холод изнутри отступает. Талз знал по рассказам старших — когда холод проникает внутрь — значит приближается смерть. А если холод уже внутри, но уходит? Что это значит?
Альсаф почувствовал, что ему хорошо. Он словно летел, паря в воздухе. Его укачивало, словно воздух, на котором он плыл, качался то вверх, то вниз. Приятно. Натруженные мышцы расслаблялись, боль в теле уходила. Даже мышцы рта, которые он сжимал, чтобы не разрыдаться и не закричать, и те как-то обмякли… Как будто он засыпал… Но спать нельзя! Старшие говорили, что спать на священном снегу — это прямая дорога к холоду внутри! Кто заснул на снегу — не просыпается!
Но Дарт Хексид сказала, что он может отдохнуть. Папа всегда говорил, что старших надо слушаться! А Дарт Хексид — командир, значит она старшая. Ее можно слушаться. Но она не талз! Откуда она знает, что нельзя засыпать на снегу? Вдруг она не знает, что придет холод?
Он хотел рассказать этой доброй женщине, что она делает все неправильно, но уже проваливался в дремоты. Глаза не хотели открываться, а тепло внутри становилось таким приятным, что он даже не сообразил, как его подняли и переложили куда-то.
— Чтобы вас так эвакуировали! — услышал он краем сознания раздраженный голос маршала Кеймейкера. У штурмовиков одинаковые голоса, как и талзов. Но Альсоф умел отличать интонации — у командиров они всегда требовательные. Ведь командир — старший, а старшие всегда указывают младшим. — Жестянка, просыпайся давай! Бойцу помощь нужна!
— Сканирую, — этот голос без эмоций. Значит это дроид. Дроиды холодные, старшие говорят, что дроиды — это те, кто заснул на священном снегу. — Тазл, детская особь, десять стандартных лет. Обширные повреждения внутренних органов. Отойдите от пациента, нужна массивная инфузия, большая кровопотеря. Накладываю кольто-пластыри…
— Десять лет… — почему старший Кеймейкер так удивлен? Ну да, ему всего десять стандартных лет. Да, он еще молодой, но он воин! Как и все в его клане.
— Маршал, — а это — Дарт Хексид. Добрая женщина тоже тут? А кто тогда старший на поле боя? Там ведь еще много врагов! — Кеймейкер, твою мать! Что ты делаешь? Прекрати копаться в его сумке.
— Комлинк! У него должен быть комлинк, — твердил Кеймейкер. — Надо связаться с родными, сообщить…
— Маршал! — рявкнула Дарт Хексид. — Прекрати! Нет у него никого! Тазлы воюют в Гамма-легионе кланами. Один отряд — один клан. Отряд этого малыша погиб, когда пытались взорвать этот хаттов юужань-вонгский танк. Все — мать, отец, братья… Все сгорели.
— Это шутка, генерал? — подавленный голос у маршала. Почему он перестал командовать? Он перехотел быть старшим? А так можно? — Мальчишка спас корпус от уничтожения и остался сиротой?
— Боюсь что так, —
