— Пшел, блядь!
Из ворот, спотыкаясь, вылетел дед Григорий в рубахе и портках. Голова разбита, ухо в крови.
— Эх-кхе… — он упал на колени и закашлялся, прихватывая рукой правый бок в районе почек. — Ох. Кто ж вас растил-то, паскудников?
Вместо ответа деду в ребра прилетел увесистый удар ботинком от амбала, шедшего позади. За первым на улицу вальяжной походкой вырулил еще один, росточком пониже, тоже обряженный во все черное, с кобурой на поясе и в хромовых сапогах, надраенных до зеркального блеска. Он, постукивая ногтем по серебряной пряжке, обошел деда, все еще стоящего на коленях, придавил каблуком упершуюся в дорожную грязь стариковскую руку, присел, схватил Григория за волосы и пару раз с силой ткнул его лицом в землю.
— А за паскудников, козел ты ебаный, мы еще отдельно погутарим. Поднять, — небрежно бросил он двум ухмыляющимся мордоворотам и кивнул на лежащего в грязи старика.
Те быстро поставили деда Григория на ноги, встряхнули и отошли в сторону, брезгливо отряхивая ладони.
— Вперед пошел, рухлядь, — скомандовал главный.
Дед, утирающий рукавом кровь из разбитого носа, вздрогнул, втянул голову в плечи и неловко заковылял дальше по прогону, боязливо оглядываясь на шедшую позади троицу.
— Мрази, — прошипел Стас, машинально расстегивая клипсу.
Рука уже обхватила ребристые щечки рукояти, готовая нажать на спусковой крючок и послать по пуле в каждый из трех бритых затылков. Но это продолжалось только один миг. Потом мозг снова заработал по графику и нарисовал своему импульсивному хозяину неприглядную картинку дальнейших событий. Стас шумно выдохнул, пуская в холодный вечерний воздух струйки пара, и со злостью загнал ПБ обратно в кобуру.
«Опоздал, блядь! Сильно опоздал» — подумал он, провожая взглядом деда Григория с троицей конвоиров, развернулся и, нырнув в соседний проулок, прибавил ходу.
Судя по разросшимся белым пятнам прожекторов, до магазина оставалось уже совсем недалеко. По соседней улице, долбя копытами грязь, пронеслась лошадь, яростно понукаемая седоком. Стас замедлил шаг и, поднимая автомат, резко обернулся, готовый встретить очередью лихого всадника, вывернувшего из-за угла. Но топот и крики продолжали удаляться, пока, наконец, не стихли по направлению к южному району.
«Засуетились падлы, забегали».
Стас оглянулся по сторонам — не привлек ли он чьего внимания своими не в меру быстрыми телодвижениями? Нет. Проулок был пуст, закрытые ставнями окна ближайших изб темны. Он повесил автомат на плечо и, стараясь изобразить усталого обывателя, возвращающегося после тяжелого трудового дня, побрел дальше.
Идти не торопясь было тяжело. Ноги как-то сами собой все норовили ускориться, то и дело сбиваясь на легкий бег. Когда же из-за расступившихся дворов показались очертания магазина с темным человеческим силуэтом на крыльце, окантованным нимбом света, падающего из приоткрытой двери, сохранять неспешный темп стало в разы тяжелее. Стас на деревенеющих от задушенного рвения ногах приближался к «Верному другу».
Человек на крыльце потянул за дверную ручку, и прямоугольник света в кирпичной стене без окон пошел вширь, резко очерчивая плотную фигуру, упакованную в камуфляж.
— Еб вашу! — почти выкрикнул человек, замерев на месте.
Внутри у Стаса екнуло, и он ускорил шаг, уже не обращая особого внимания на конспирацию. Ноги несли его сами.
Из магазина что-то невнятно ответили.
— Вам, ебланы, чего приказано было?! — продолжал человек на крыльце. — Уебки тупорылые, блядь!
Стас перешел на бег, доставая из кобуры ПБ.
— Так ведь случайно… Не хотели, — растерянно оправдывался кто-то. — Само вышло.
Человек сплюнул и занес ногу, чтобы сделать шаг внутрь, но от сильного удара сзади потерял равновесие и, выпучив глаза, перемахнул через порог словно заправский ныряльщик. Пока он, находясь в отрыве от земли, совершал перелет по маршруту дверь — прилавок, раздались два быстрых хлопка, и гвардеец, стоящий возле развешенной на стене амуниции, завалился назад, раскрасив плащ-палатку унылого болотного цвета красным. За отрезок времени прошедший между моментом стыковки бетонного пола со скулой и моментом, когда темя упёрлось во что-то твёрдое, позади успели хлопнуть ещё три выстрела. Едва не вылезший из орбиты правый глаз сфокусировался на дёргающейся рифлёной подошве форменных берцев. Ещё хлопок. Пуля обожгла плечо рядом с шеей. Ещё. Садануло по голове. Облачко кровавых брызг легло на пол неровным пятном, и красный кисель залепил веки.
Стас, закрыв тяжелую входную дверь, обитую войлоком, бросился к прилавку, перешагнул через труп гвардейца, дергающийся в конвульсиях, и остолбенел. Понимание того, что случилось непоправимое, пришло намного раньше, но оставалась надежда. Глупая, беспомощная надежда, за которую он до сих пор цеплялся, не желая воспринимать очевидного.
Стас шагнул вперед, опустился на колено и приложил пальцы к еще теплой шее. Ничего. Тихо. Рука дрогнула и медленно отошла, оставив в загустевшей крови два продолговатых отпечатка. Каштановые локоны мягкими волнами укрывали красное озеро, разливающееся по полу. Распахнутые серо-голубые глаза смотрели куда-то далеко, на то, чего не увидеть живым.
С противоположной стороны прилавка послышались возня и хрипы. Стас поднялся, все еще не до конца воспринимая плывущую липким маревом объективную реальность, обошел прилавок и дважды нажал на спуск, целя в голову эсэсовскому недобитку. Но выстрелов не последовало. Мозг, безуспешно пытающийся выбраться из состояния аффекта, только сейчас осознал, что правая рука мертвой хваткой сжимает пистолет с остановившимся в заднем положении затвором. Стас сунул опустевший ПБ в кобуру и схватил первое, что попалось под руку — вертикалку с резным ореховым прикладом, висевшую на стене справа.
Недобиток, хрипя, кое-как перевернулся на спину, пытаясь левой рукой стереть кровь с глаз, а правой шаря вокруг в поисках потерянного АКСУ, но звук щелкающего спускового механизма быстро переключил на себя все его внимание, и обе руки взметнулись, демонстрируя готовность к полной и безоговорочной капитуляции. Однако на Стаса сей жест впечатления не произвел. Приклад, описав широкую дугу, врезался в челюсть слева и вышел справа, унося с собой колотые зубы и ошметки разодранной в клочья десны. Эсэсовец издал невразумительное мычание, перевернулся набок и подставил согнутую в локте руку, защищаясь от уже нависшего сверху орудия возмездия. Ореховый «клинок» на стальном «древке» рассек воздух, сломал предплечье и, упершись в дно глазницы, пошел вверх для следующего удара. Гвардеец обмяк, перевалился обратно на спину и лишь беспомощно взирал уцелевшим глазом на приближение неотвратимого. Глухой удар и треск черепа возвестили о конце. Но приклад не остановился. Он раз за разом взлетал, увлекая следом веер кровавых брызг, и опускался, с влажным хрустом вминая лицо в голову, снова, снова и снова, пока хруст не сменился чавканьем разбитого дерева в кашице из мяса, крови, костей и мозгов.
