Не знаю, сколько времени прошло, пока капитан и Диоп не вышли из комнаты. Меня разбудил стук их башмаков в коридоре. Здесь паркет истерт шагами многих, многих людей. Когда мы уедем, то станем просто очередными призраками, разрушавшими это здание.
— Пойдем, — говорит Диоп.
— Куда?
— Пойдем отсюда. Здесь больше ничего нет.
— А Карл?
— Карла тоже больше нет.
Так или иначе, мы не смогли бы погрузить его в «хаммер». Там не было места для лежачего.
Я не знаю, как он умер. И мне не хочется задавать вопросы. Я не хочу знать, заснул ли он во время молитвы своему Богу, и помог ли тот ему умереть.
Его больше нет, этого достаточно.
А еще я узнал, что это за книга, завернутая в зеленую ткань, которую Диоп постоянно читает.
Это Коран.
Я начинаю спрашивать себя, не единственный ли я католик изо всех членов этой экспедиции? То, что в этом «джипе» едут один мусульманин и один почитатель Митры (насчет конфессии Венцеля я не отваживаюсь делать предположения), больше не задевает меня. Каждый из выживших по-своему отреагировал на смерть того мира, который мы знали. От молодежи, тех, кто родился уже после Великой Скорби, я тоже не вправе требовать, чтобы они верили в милосердного Бога. Не в этом мире.
Когда-то верить было необходимостью. Сейчас это роскошь. Что-то, что позволить себе могут далеко не все.
Да и сама Церковь поменялась. В противоположность этому психу Готшальку мы больше не призываем к крестовым походам, не сжигаем никого на алтарях.
Именно поэтому, может быть, я оцениваю наше преследование как некую вендетту.
Джип движется по дороге.
На ней — лишь редкие покинутые автомобили.
От нас воняет рвотой: далеко не всегда удается дождаться, пока Венцель остановит машину или откроет окно. Хотя мы еще дышим, смерть уже занесла над нами свою руку.
Из наших сухих ртов, из пустых желудков, выходит только поток желчи.
Это всего лишь вопрос времени.
Отпечаток гигантского грузовика Готшалька четко выделяется на снегу, который покрывает дорогу. Такие же отпечатки мы находили и на каждом месте резни. Теперь все ясно. Мертвецы Торриты Тиберины, девушка в красном платье на дороге…
Мертвые Сант-Арканджело…
Дюран захотел зайти туда. Увидеть все своими глазами.
Он зашел только в подземелье.
Тяжелая масса крепости — на сей раз настоящей, древней крепости — давила на мертвый город у своих ног. Признаки разрушения были повсюду.
Выйдя наружу, Дюран нес с собой тяжелый мешок.
Положив его в багажник, он дал знак Венцелю трогаться.
— Что ты там видел, внутри? — спрашиваю я шепотом.
Диоп уснул на переднем сиденье. Венцель, кажется, полностью сосредоточен на дороге.
Дюран смотрит в темноту за окном.
— Ничего такого, что ты еще не видел, Джон. Готшальк — сумасшедший. Тот из нас, кто убьет его, должен забить ему осиновый кол в сердце. Там была девушка… У нее был самый прекрасный голос изо всех, что я слышал. Она пела как ангел…
Он больше ничего не добавил.
Снег прекратился. Звезд не видно, они скрыты за облаками, которые не сходят с неба уж двадцать лет. Но снег не падает, что важно. Следы, оставленные на льду механическим монстром Готшалька, кажутся высеченными на камне. Венцель старается не допустить, чтобы колеса джипа попадали в эти ямы. Когда это все же случается, по невнимательности или случайно, избегая другого препятствия, «хаммер» дрожит, как будто его схватила и трясет рука гиганта.
— Я надеюсь, что мне удастся схватить его раньше, чем…
Он не заканчивает фразу.
— Мы схватим его, — говорю я.
Я не знаю, почему я так сказал. Может быть, потому, что это единственное, что тут можно сказать уместного.
Я лишь надеюсь, что в тот момент, когда мы его догоним, у нас еще хватит сил сразиться с ним.
Я открываю окно.
Меня рвет желчью.
И кровью.
Мы настигаем нашу жертву на пятый день.
Это удалось нам потому, что мы ехали день и ночь, садясь за руль по очереди, сменившись восемь раз. Мы потеряли кучу времени на пополнение запасов, или, чаще, на попытки пополнения запасов.
Мы едем на последних литрах топлива. Не осталось ни одной запасной канистры. Вдоль дорог нам не встретилось ни одной машины, которую можно было бы подоить, — кто-то уже сделал это, опередив нас. В последние два дня в воздухе стоит запах бензина. Нетрудно догадаться, кто это там, впереди.
Видно только одну колею следов, с каждым днем — все более свежих.
Следы нашей добычи.
Довольно странно говорить «добыча», когда тот, кого преследуют, — гигантский грузовик в руках сумасшедшего убийцы, а сами преследователи — четыре еле живых человека, полуслепых и полубезумных от пяти дней непрерывной гонки.
«Джип» превратился в хлев. Здесь ужасная вонь. Мы не съели ни кусочка за последние два дня, и в последней бутылке осталось жалких пол-литра воды. Мы уже на грани.
Никто из нас не разговаривает.
Все чаще моя мысль уносится в странные дали. Я молюсь, повторяя бесконечное количество раз один и тот же текст. Молюсь за умерших близких и за тех, кого мы оставили в последние дни. Список бесконечен.
Иногда я засыпаю с открытыми глазами.
У меня видения.
Снег, который кружится за ветровым стеклом «хаммера», превращается в привидение: голубую женщину. Алессия. Она улыбается мне. Ее губы под тенью капюшона — это самая прекрасная вещь, которую я видел в жизни. Мои собственные — разбиты, иссушены жаждой, они в язвах и фурункулах. Жжет в глазах. Алессия протягивает руку против ветра. Ее пальцы касаются моего лба. Это мягкое, свежее прикосновение. А может быть, оно только привиделось мне, настолько быстро все произошло. Но на минуту я почувствовал себя лучше. До меня долетает шелест слов, как будто их произнес ветер: «Ты встретишь меня там, где нет тени».
Неожиданно сильный рывок, и я упал бы, если бы не ремень безопасности.
Венцель внезапно останавливает машину. Фигура Алессии исчезает.
В десятке метров от нас — огромная черная масса, стоящая на дороге.
Это грузовик Готшалька.
Мы выходим, не произнеся ни слова. Ветер, сильный, как вой собак, заглушает шум наших шагов.
Мы идем, низко наклонившись, вдоль стены разрушенного здания. «Самая большая и быстрая церковь на колесах» кажется китом, севшим на мель. Кузов накренился вправо, метановый баллон совершенно сдулся.
Вот зачем им нужно было сцеживать бензин из автомобилей по дороге! Это их и задерживало. И именно это позволило нам их нагнать.
