Круг света распахивается вширь.
Широкий стол перед Лебедем. А за столом — и влево, и вправо, теряясь в неизмеримой дали, — нелюди и люди.
Все они здесь: и Старая, и Крылатый, и лесной Хозяин, и Водяной дед, и иные, вовсе незнакомые, к Старому на огонек не забредавшие — это нелюди. Люди же подальше сидят, отсюда и не разглядеть лиц.
Все они здесь, и все глядят на него.
Неотрывно.
Молча.
Ожидающе.
– Для чего я жив? — гулко спрашивает Лебедь, и эхо обегает безмерность, распугивая снующих в высоком тумане крылатых тварюшек, то черных, то белых.
Это Невидимые. Но сейчас и они зримы.
Они и откликаются:
– Для того, чтобы спасти Землю.
Хор мелодичных голосов слаженно-звонок.
Нет. Это не хор. И не голоса.
Это — Голос.
– Почему — я? — вновь спрашивает Лебедь и сам себя поправляет: — Почему я жив?
Старый распахивает двусветно сияющие глаза.
– Потому что лишь тебе это под силу. Любовь Земли и Мощь ее вместе поручились за тебя, человек!
Двое, покинув стол, приближаются к тому, кто получил имя.
Женщина молода. Лицо ее прекрасно, хоть и подернуто вуалью тумана. Короткая юбка не скрывает округлых коленок, и тугая крепкая грудь под тонкой, ничего не прячущей тканью колышется в такт шагам.
– Ты справишься, Ярик!
И память Въяргдала, еще не угасшая до конца, срывается с уст Лебедя детски удивленным вскриком:
– Тетя Катя!
Улыбка ее полна нежности. И голос исполнен веры.
– Скажи людям Земли, что она любит их!
Мужчина сед. Но движения его тигрино-плавны, два меча изящно поддеты под широкий кушак, и складки украшенного драконами кимоно почти не колеблются, когда он идет сквозь искристый туман.
– Ты справишься, сэмпай!
И память Въяргдала, взбудораженная изумлением, вылетает из груди Лебедя юношески ломким баском:
– Мастер!
Черты седого неподвижны. И в словах не звучит сомнение.
– Скажи людям Земли, что она просит защиты!
– Ты справишься, милок! — шепелявит Старая издалека.
– Ты справишься! — подтверждает Крылатый.
– Справишься! — шипит Пернатый Змей.
– Справишься! — подпевает ему Шестирукий.
И эхо многих множеств, людских и нелюдских, кружится и рокочет вдали и ввыси:
– Справишься! Справишься! Справишься!
– А мы будем рядом с тобой! — заключает Старый.
И все смолкает.
Нет больше Обители.
На серой траве умирающего мира, у ворот с покосившимися фигурными створками, ржут кони, плотно навьюченные тюками. Из плохо зашнурованных мешков торчат края расписных досок.
Двое стоят друг против друга.
На одном — потная, запыленная военная форма, тяжелые десантные ботинки, кепи с кокардой в виде кленового листа.
Второй не имеет обличья. Лишь глаза живут и сияют, не струясь, не истекая, не изменяясь ежемгновенно.
Все сказано.
И все же:
– Земля отдала тебе что могла и сверх того. Дело за тобой. Запомни: когда слепой увидит, а глухой услышит, тогда сердца подскажут людям, как быть. И ты поведешь их.
– Но…
Тот, что в ботинках, хочет сказать. И не может.
Как передать то, для чего не найдено слов?
Как ему, умершему и возродившемуся, обойтись там, далеко, без этого леса, где поют глухари…
(…где этот лес?..)
…без озера, звенящего надсадной комариной тоской…
(…где это озеро?..)
…без скрипучего снега, испятнанного в просинце петлями заячьих следов?
Можно ли без этого жить? И зачем? И стоит ли?..
Нет слов. Поэтому не имеющий облика понимает.
И огненные очи наливаются мягким теплом.
Уже исходя маревом, растекаясь в наплывах еле слышного перезвона бубенцов, он откликается:
– Не бойся. Хочешь или нет, а они останутся с тобой…
Кося глазом, испуганно шарахаются кони от бесшумной черно-белой вспышки. Гулко отдается в ушах долетевший из нездешних далей громовой раскат.
Кончилось время вопросов.
Тот, кто пришел сюда майором десантных войск Демократического Гедеона Въяргдалом Нечитайло, потуже подтягивает подпругу.
Пришел час отвечать.
Тот, кто стал Лебедем, легко, лишь чуть коснувшись носком стремени, взмывает в седло.
Караван, ведомый всадником, растворяется в пыли, навечно повисшей среди перевитых серыми лианами развалин.
Их путь лежит на юг. Туда, где еще не все мертво.
…Из окошка Обители глядит вслед уходящим в пыль сухой и сморщенный старичок. Лицо его, обычно улыбчивое, сейчас печально. Белая, без всяких украшений долгополая риза ниспадает до пола, чуть приоткрывая щегольские, расшитые жемчугом туфельки. На одной, левой — крест. На другой — полумесяц.
Два призрака стоят рядом. Два морока. Две тени.
– Он сможет, я знаю, — нежным голосом говорит одна. — Он хороший мальчик. Мать гордилась бы им…
– Он сделает, — бесстрастно подтверждает вторая. — Он видит знамена княжества Такэда. Огонь! Железо! Ветер! Земля!..
– В том-то и дело, что Земля… — кивает старичок.
И меленько хихикает:
– Только, простите, при чем тут княжество Такэда?
Глава 6
«Если вы забыли, что такое присяга…»
Земля. Месяц усталого зноя. Лебедянь
30 сентября 2233 года по Галактическому исчислению
Приказ А-Видра не допускал кривотолков: всем людям идеи квэхва, способным держать в руках оружие и жаждущим обрести благословенный Дархай, не позднее предпоследнего дня месяца усталого зноя явиться в ставку Двуединого, лежащую близ мелких заливов, промедлившие же да не увидят светлого лика животворящего Ю Джуга.
Это был не очень понятный приказ. Каждому известно, что люди квэхва отважны и умелы в бою. Но всякий знает и то, что им не по нраву сражаться иначе, как защищая свои поселки от незваных гостей. Лихие же гости давно, очень и очень давно поняли, что налеты на поселки мирных людей квэхва — дело глупое и опасное. Поэтому никто не угрожал покою и упорному труду тех, кому не было дела до чужих свар.
Однако возможно ли смертному, не рожденному из соития почвы и ветра, понять всю глубину замыслов А-Видра? Ведь и первый приказ его — собирать безделицы, захороненные в руинах, тоже не могли постичь разумные люди идеи квэхва. Они просто подчинились, не задавая себе ненужных вопросов, на которые все равно не могли бы ответить даже умудренные годами Вещие. Они приняли приказ к исполнению, и малые отряды день за днем уходили в развалины, исполняя точный приказ.
Они задыхались в непривычной, горькой пыли омерзительных мертвых камней, они теряли родичей — по счастью, очень немногих — в бессмысленных стычках с гнусными земными людьми, выползающими в сумерках, а подчас и среди дня из глубоких подземных нор. В крысиные шкуры были одеты эти земляне, а что может быть отвратительнее для людей идеи квэхва, ненавидящих этих тварей? Да и сами подземные повадками походили на крыс. Они боялись открытой схватки, предпочитая нападать внезапно, по двое, по трое на одного. Тогда люди квэхва перестали бродить в руинах по одному; они трудились группками в пять-шесть человек, и подземные угомонились, резонно испугавшись грозной силы.
