С открытием Учредительного собрания Антон стал моей правой рукой, даже обеими сразу. Он дежурил за кулисами с ноутбуком и принтером. Когда с голосованием по очередному вопросу случался затык, я объявлял перерыв и летел к нему. Подтягивались Ливенцов с Семенихиным. Антон вытаскивал из памяти компьютера исторические примеры, мы обсуждали их, находили подходящее решение и созывали депутатов. Держа лист с распечаткой, я объявлял предложение, в подавляющем большинстве случаев оно проходило. В глазах депутатов я, наверное, выглядел «головой» и чувствовал себя неловко. По уму собрание следовало вести Антону: в отличие от меня он был к этому готов, только кто стал бы его слушать?
Домой я приходил вымотанный и, перекусив, валился на койку, размышляя над тем, как меня угораздило во все это вляпаться. В один из вечеров ко мне постучал Антон.
— Илья Степанович! — сказал он смущенно. — Извините, что отрываю!
— Да! — подтвердил, подымаясь с койки. — Отрываешь!
— Я насчет Ульяны Ивановны…
— Какой Ульяны? — удивился я.
— Улы…
— Что с ней? — насторожился я.
— Я сделал ей предложение…
— И?
— Говорит: нужно ваше согласие.
— У нее есть брат! — хмыкнул я.
— Иллирик Иванович не против. Ула говорит, чтоб и вы…
«Последняя попытка! — подумал я. — Нет, сестренка, не выйдет! Вскружила голову парню, так что будь добра!.. Я тебя, конечно же, люблю, но не так, как тебе хочется».
— Что ты в ней нашел? — спросил я Антона.
— Илья Степанович! — обиделся он. — Да она!.. Умница, красавица! Лицо, ручки, ушки…
— Ушки у нее знатные! — согласился я.
— А глаза! — продолжил он, не заметив подвоха. — Фигурка!..
— Ладно, Антон! — поспешил я: поток излияний мог оказаться бесконечным. — Я обещал тебе найти невесту, но слова не сдержал. Если мое согласие искупит вину…
Он бросился мне на шею.
— Учти! — добавил я. — Улу нельзя брать в Россию. Вас ждут разлуки…
— Что-нибудь придумаем! — отмахнулся он и убежал.
После его ухода я не мог уснуть. Люди вокруг устраивали жизнь: женились, выходили замуж, наслаждались семейным счастьем. Один я болтался, как гуано в проруби. Отмерил Господь судьбу! Куда ни ткнись, везде облом!
С этими мыслями я уснул и назавтра встал радостный. Наступал конец моим мучениям — последний пункт повестки дня. Как водится, его обсудили в делегациях, те представили предложения. Веи видели на посту Верховного правителя Ливенцова, очхи — Семенихина. Обе кандидатуры внесли в бюллетень, мне осталось провести голосование. Избирательная комиссия, избранная на паритетных началах, рвалась в бой. В связи с особой важностью вопроса голоса решили считать на виду. Я не возражал: какая разница? Кабинки для голосования, изготовленные накануне, ждали избирателей.
— Кто победит, как думаешь? — спросил Зубов накануне.
— Семенихин! — сказал я.
— Почему? — сощурился он.
— Очхи за него проголосуют как один, а из наших Ливенцова кто-нибудь вычеркнет. Не все любят Гордея.
— Посмотрим! — нахмурился он.
Сегодня Зубов выглядел радостным, Ливенцов с Семенихиным тоже улыбались.
«Поработали с делегациями! — понял я. — Каждый уверен в успехе. Не дай бог, если голоса поровну! Все сначала…»
— Напоминаю! — объявил я залу. — В бюллетене нужно оставить одну фамилию! Если не устраивают оба кандидата, вычеркните их, ваш голос против всех будет засчитан.
— Можно вписать и фамилию своего кандидата! — добавил Семенихин.
Я кивнул. Регламентом дозволяется, только зачем писать? Проще вычеркнуть…
Избирательная комиссия приступила к раздаче бюллетеней. Мне выдали бумажку с двумя фамилиями, я занял очередь к кабинкам. Двигалась она медленно: депутаты не спешили. У меня было время подумать. Отныне я член парламента, но его созывают дважды в год, работа не постоянная. Зарплату выдают только в сессии. Хочешь не хочешь, а занятие нужно искать.
«Возьму в банке кредит и куплю ферму! — решил я. — Как члену Госсовета, кредит мне дадут. Часть денег обменяю на золото, притащу из России трактор с навесными орудиями, обойдусь без работников. Стану пахать, сеять, жать… Хорошее дело! Найду себе вейку, вдов хватает. Та, у лагеря, была очень хорошенькая, да и сын — симпатичный. Тихая, спокойная жизнь — что еще нужно, чтоб встретить старость?»
Очередь моя подошла, я нырнул в кабину и вычеркнул из бюллетеня фамилию Семенихина. Хоть одним голосом, а Гордею больше. С чувством выполненного долга я поднялся на сцену. Следом потянулись члены избирательной комиссии: в очереди к кабинкам я оказался последним. Ящик вскрыли, бюллетени вывалили на стол. Члены комиссии встали лицом к залу. Собрание замерло.
— Ливенцов! — объявил член комиссии, показывая залу бюллетень.
— Семенихин! — подхватил другой.
Я едва не засмеялся: что и требовалось доказать!
— Князев! — выкрикнул третий.
Я удивился: кто-то не поленился вписать. Наверняка из веев. Тем хуже для Гордея: Верховным правителем ему не быть!
— Князев! — сказал четвертый.
— Князев! — подтвердил пятый.
— Князев! — Шестой положил бюллетень в центр стола на предыдущие пять.
— Князев! Князев!..
Стопка в центре росла, два листка по сторонам лежали сиротливо.
Я бросил взгляд на Ливенцова с Семенихиным. Главы делегаций улыбались, рядом отирался сияющий Зубов. Я встал и вышел. В фойе достал из кармана коробку папирос, с третьей попытки прикурил. Горький дым обжег небо. Меня развели — и как последнего лоха!
— Илья?
В фойе выскочил Зубов. Следом поспешали Ливенцов с Семенихиным. Лица у них были встревоженными. Они подошли и встали, молча глядя на меня.
— Вы!.. — Я не находил слов. — Предатели! Сговорились за моей спиной! Даже не спросили!
— Ты б отказался! — поспешил Зубов. — Царем — и то не захотел!
— У нас не было выбора, — сказал Ливенцов. — Ты единственный, кого примут оба народа.
— О другом вы подумали?! — закричал я. — Мне тридцать лет! В таком возрасте не правят странами! Я человек из другого мира, здесь всего второй год! Я не знаю о Новом Свете десятой доли того, что знает любой школьник! Какой из меня правитель?
— Справишься! — успокоил Зубов.
— Шли бы вы!
— Может, прекратишь истерику? — спросил Семенихин. — Выгляни в окно! Вокруг театра толпа, она ждет результата выборов. Что случится, если правителем объявят меня? Нас всех разнесут! Ни один вей не подчинится очхи! В свою очередь очхи не подчинятся вею. Нам опять воевать? Ты этого хочешь?
Я не нашелся что ответить.
— Ты необычный человек, Илья! — продолжил Семенихин. — Возможно, в России из таких, как ты, заборы городят, но здесь это бросается в глаза. Ты смел, умен, находчив, образован, в то же время скромен и добр. Это уживается в тебе неизъяснимым образом. Ты умеешь завоевывать сердца людей. Мои депутаты в тебя разве что не влюблены, а поначалу косились: ты воевал против Союза. Часть депутатов-веев была против: тебя считали сыном царя. Им сказали, кто ты на самом деле. После того как они узнали, что человек из другого мира лил кровь за их страну… И я, и Гордей, и Яков — каждый из нас хотел бы стать Верховным правителем, но не получится: депутаты хотят только тебя. Есть еще обстоятельство. Никто из нас не знает, как сделать Новый Свет другим. Ты сумеешь. Сорок миллионов людей вручают тебе свои судьбы! Ты готов наплевать на них из-за глупого каприза?
