Охранявшие ее солдаты рванулись вслед, но он остановил их властным жестом. Подошел к толпе и двинулся вдоль первого ряда, смеясь и пожимая протянутые руки. Матери тянули к нему детей, он гладил их по головкам, некоторых целовал — все это весело, улыбаясь. Толпа наддала вперед, каждому хотелось подойти ближе, Александра устремилась со всеми. Ей, конечно же, не удалось, как и другим: передние ряды стояли плотно. Рост Ильи позволял ей видеть его лицо — и только. Завершив обход, он взобрался на трибуну и поднял руки в знак расставания. Толпа немедленно повторила жест, в том числе и Александра; так они и попрощались…
Воротившись с войны, Александра обнаружила, что она нищая. Временное правительство отменило закон о чистоте крови, разом лишив ее пособий и работы: ИСА закрыли. Александра попыталась устроиться в клинику, но не помогли даже блестящая рекомендация Громова и медаль, которую ей исхлопотал начальник: ей везде отказывали. Как догадалась Александра — из-за происхождения. Как некогда ари препятствовали веям занимать посты, так теперь веи отказывали в работе ари. О прислуге думать было смешно, денег не хватало на самое необходимое. Продукты стоили дорого, а есть хотелось каждый день. Александра стала продавать вещи. Столовое серебро, посуда, украшения — все уходило за бесценок. Разорившихся ари хватало — предложение превышало спрос. Как ни крепилась Александра, но пришлось продать и ноутбук. Ценных вещей у нее к тому времени остались две: ноутбук и обручальное кольцо. Первый был подарком, и она могла им распорядиться; кольцо же принадлежало Илье. Была еще причина, по которой Александра не хотела кольцо продавать, о ней она старалась не думать. За ноутбук заплатили хорошо — редкая вещь, но эти деньги подходили к концу. Будущее рисовалось безрадостным. Александра подумала, поплакала и решилась…
Трамвай замер на конечной остановке, Александра вышла и зашагала к ограде монастыря. У ворот она позвонила и назвала открывшей послушнице свое имя. Ей позволили войти и проводили в покои игуменьи. Здесь пришлось ждать: игуменья была занята и явилась не скоро.
— Давно сидишь? — спросила она, разглядывая Сашу.
— Не знаю! — ответила Александра. — Не смотрела на часы.
— Ну и правильно! — согласилась игуменья. — Чего на них смотреть? Чаю выпьешь?
— С удовольствием! — сказала Александра.
— И я с тобой! — сказала игуменья, снимая клобук. — За чаем и поговорим!..
Александра покинула монастырь к вечеру. На душе у нее было покойно и светло. За все время игуменья не задала ей ни единого вопроса. Александра говорила сама, торопясь, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, но рассказала все. Тяжесть упала с сердца, и она умолкла, глядя на игуменью сияющими глазами.
— Терпи, доченька! — сказала та, вставая. — Господь терпел и нам велел. Каждому отмеряется по вере его! А сейчас — иди! Рано тебе! Придешь через месяц, если не передумаешь…
«Не передумаю! — решила Александра, поднимаясь в вагон подошедшего трамвая. — Ни за что не передумаю!»
А игуменья, оставшись одна, подошла к иконостасу и встала колени. Молилась она долго, крестясь и прикладываясь лбом к полу. Затем встала и прошла в кабинет. Сняла трубку и набрала номер на аппарате.
— Позови Якова! — велела ответившему абоненту. — Кто? Тетка его! Чтоб немедленно перезвонил!
Она положила трубку и села, ожидая звонка. Тот воспоследовал скоро.
— Да, я! — сказала игуменья сердито. — Что из того, что занят? Ты постоянно занят! Приезжай немедленно! Что? Дела подождут! Я знаю, что они государственные, однако у меня к тебе тоже не семейные! Если забыл тетку, так навести по делу! Попробуй только не приехать! — Она положила трубку, встала и перекрестилась на икону: — Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!..
* * *
Зубов сложил подписанные бумаги в папку, но остался у стола, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну? — спросил я. — Что еще?
— Тут одно дело. — Он явно смущался. — Касается лично вас.
— Говори!
— Вы запретили мне упоминать…
— Вот что, Яков! — рассердился я. — Будешь говорить или ломаться, как девочка?
— Речь об Александре Андреевне…
— А-а, — понял я. — Что с ней?
— Приходила в Покровский монастырь. Просилась в монахини!
— Вот как! — сказал я, беря карандаш. — Откуда знаешь?
— Тетка моя там игуменьей.
— Не знал. Любопытно! На небесах знакомых у тебя случайно нет?
Он покачал головой.
— Жаль! — сказал я. — Пригодились бы! Что поведала тетка?
— Александра Андреевна решилась на постриг из-за несчастной любви.
— Веская причина! — согласился я. — Кто предмет несчастья?
— Вы! — вздохнул он.
— Горе-то какое! — сказал я. — Слушай, Яков, я не мальчик, в сказки не верю. Молодая красивая женщина за год не нашла себе другого? Ты это серьезно?
— Абсолютно! — подтвердил он. — Беседа с игуменьей — это, конечно же, не исповедь, исповедует только священник, но перед лицом Господа люди не врут. Александре Андреевне делали предложения, но она их отвергла, хотя партии складывались хорошие: высокопоставленный чиновник, начальник полевого госпиталя…
— Откуда госпиталь?
— В войну Добужинская служила медсестрой.
— Сотрудница ИСА пошла выносить горшки за веями?
— И за очхи тоже. Вы с ней едва не встретились. Она была в госпитале, который вы отбили. Она видела вас, но подойти не смогла — оказывала помощь раненым. Игуменье Александра сказала: вы единственный и последний мужчина в ее жизни, подобного она никогда не найдет и искать не хочет! Посему обращается к Богу.
— Яков! — сказал я. — Зачем ты это рассказываешь?
— Тетка приказала! — вздохнул он. — Я ее очень боюсь! С детства…
— Строгая?
— Не то слово! Но монашки ее любят…
— Ладно! — сказал я. — Бог с ними, с монашками! Почему тетка рассказала это тебе? Раскрыла тайну?
— Она знала, что вы это спросите, потому велела передать: «Грех на моей душе, я и отвечу! Скажи ему: если он не любит эту женщину, то пусть хотя бы простит ее! Она заслужила! Ей будет легче надеть клобук, зная о прощении…»
— Что ж… — Я помедлил. — Раз уж в тему… Давно собирался спросить: как твои женщины?
— Замечательно! — засветился Зубов. — Машенька улыбается, когда беру ее на руки. От нее так вкусно пахнет молоком!
— А Лиза?
«Не вспоминает о Горчакове?» — чуть не добавил я, но вовремя спохватился.
Он, однако, догадался.
— Лиза приняла мое предложение из-за ребенка: вдове с ним трудно. Я это прекрасно осознавал и не требовал невозможного. Я был терпелив и заботлив, я знал, что она умная женщина и поймет. Так и произошло. Она стала целовать меня перед уходом на службу и по возвращении. Прежде не целовала…
