Кваз улыбнулся еще безобразнее, кивнул:
– Как знаешь. Хан, ты когда-нибудь играл в партизана и гестаповца?
– Не помню такого.
– Это несложно, там простые правила.
– Да я, мать его, догадался. Можно начинать?
– Можно. Пожалуй, не будем затягивать спектакль, сразу экспресс-допрос, я человек безумно занятой. И для начала отрежь ему веки, а то вдруг закроет глаза и что-то важное пропустит. В быстром полевом допросе, Карат, самое главное – чтобы допрашиваемый видел, чего именно лишается и как потом выглядит твоя отрезанная плоть и то место, где она до этого находилась. Так сказать – давящий психологический момент.
Хан вытащил нож, склонился, потянулся грязной лапой к глазам. И тут же голова его слегка дернулась, это выскочившая сбоку Диана пнула бывшего командира в бок, неистово закричала:
– Не трогайте его!
Хан, рывком поднявшись, взмахнул рукой, отвесив девочке звонкую оплеуху. От удара ее развернуло, она, пискнув, упала, исчезнув из поля зрения. При этом в рюкзаке взвыл кот, видимо, его придавило.
Вновь приседая, Хан, поигрывая ножом, подмигнул Карату:
– Не бойся за нее, не пропадет твоя верная подруга. Бирон мужик справедливый, за верную службу он мне твою ляльку подарит на денек-другой. Спасибо, братишка, что пригрел, давно я таких строптивых не обламывал, мать ее. Да и нравятся мне школьницы, тут такое не грех, многих на мелочь тянет, сам знаешь, что Улей сильно нас меняет.
Грязные пальцы грубо ухватились за веко, к глазу неотвратимо приближалось поблескивающее лезвие. Еще чуть-чуть, и придется ускоряться, может, что-нибудь выгорит, может, хоть как-то выкрутится из захвата. Даже со связанными руками он способен на многое, дайте ему только подняться.
Сбоку опять выскочила Диана. С истерическим визгом потянулась к Хану. Снизу не очень-то хороший ракурс, но Карат даже в такой ситуации неприятно поразился, насколько злобным стало ее лицо. Будто вся ярость мира собралась в одном месте, исказив до этого мягкие полудетские черты.
Хан повернулся, при этом почему-то резко дернулся и замер. Ни остановить ее не пытался, ни подняться, ни ударить. Просто смотрел.
И смотрел как-то странно. Поглядывая снизу вверх, Карат видел, что изо рта скотины высунулся кончик языка и застыл в некрасивом положении.
Нетипичное для него поведение.
Да разве только для него?
Хватка парочки синхронно ослабла, винтовка теперь вдавливалась в тело лишь за счет своей тяжести, Карат впервые смог вдохнуть полной грудью. Он пока что ничего не понимал, но нет сомнения, что происходит нечто, дающее ему как минимум отсрочку от нежелательного экспресс-допроса и последующей отправки мертвого тела в придорожную канаву.
Бирон почему-то затряс головой, отступил на шаг, морда его, и без того уродливее не придумаешь, вытянулась из-за отвисшей челюсти, из дурно выглядевшей пасти вывалился заостренный на кончике багровый язык. Скосив взгляд, Карат разглядел, что водитель кваза походкой обделавшегося лунатика приближается к месту событий, рот его тоже разинут, а выражение лица из тех, какие не у всякого кретина увидишь.
Только у самых запущенных.
Диана стояла над головой Карата, разведя руки в стороны. Будто птица, взмахнувшая крыльями, да так и застывшая в этом положении. Девочку при этом била мелкая дрожь, а в рюкзаке за ее спиной отчаянно подвывал кот, ему срочно потребовалось наружу.
– Карат… – еле слышным голосом произнесла Диана.
Голосом, напряженным до состояния гитарной струны, находящейся в одном мгновении от того, чтобы с предсмертным звоном лопнуть. От таких ненормальных звуков сердце похолодело.
– Что? – спросил он так же негромко и тоже не узнал свой голос.
– Я не смогу их… Не смогу удерживать долго… не смогу… Карат, я не знаю, что я сейчас делаю, я не понимаю, как это работает…
Хан, все так же тупо улыбаясь, шевельнулся ожившей куклой, протянул руку, неуклюже провел лезвием ножа по пластику стягивавших руки хомутов. Потом еще раз и еще, до крови прихватывая кожу. Выглядело это так неуклюже, будто бывший командир режет колбасу при помощи протеза с приделанным к нему тупым топором.
И Карат наконец все понял.
Сбросил изувеченные Ханом путы, уже ничего не опасаясь, отодвинул в стороны застывших бойцов, даже не дернувшихся ему помешать. Поднялся, стащил с шеи подошедшего водителя автомат и тут же испытал его в деле – врезал прикладом в челюсть Хана с такой силой, что и кость сломал, и сознание погасил.
Тот, даже приложившись головой об асфальт, продолжал дурацки улыбаться.
Бойцам досталось по затылкам, затем Карат с садистской радостью вдумчиво занялся квазом – его нужно успокоить капитально, он самый опасный. Но не убивать – слишком заметная фигура, кто знает, как отнесется к этому Карбид и прочие. Так что вытащил из кармана Хана оставшиеся хомуты, трижды перехватил уродливые лапы. Квазы сильны, но даже они вряд ли смогут быстро высвободиться, если то же самое проделать с ногами.
Ну а в завершение самый светлый момент – двинуть автоматом по уродливой башке.
После первого удара Бирон так и продолжал улыбаться копеечным клоуном. Второй раз Карат врезал посильнее, но тоже не испортил настроение гада – кваз уставился на Диану влюбленными глазами, из разверзнутой пасти потянулась струйка слюны.
Четвертый удар вышел столь мощным, что обычному человеку таким могло снести полчерепа. Это решило проблему, Бирон наконец рухнул.
– Хана освободи, – попросил Карат.
– Но он же… Он же сразу нападет… И я не знаю, как убрать это…
– С этой мразью я должен по-честному. Он заслужил, после такого я не могу с ним иначе. Попробуй просто опустить руки. И расслабиться попробуй, а то тебя дрожь бьет.
Диана медленно отступила, опуская руки. Хан встрепенулся, подобрал язык, захлопнул рот, посмотрел на девушку ошарашенно, потом скосил взгляд вниз и, не увидев Карата на прежнем месте, развернулся, одновременно вскакивая.
Этим рывком себя и убил, вспоров горло о подставленный нож.
Свой же.
Карат ударом ноги в живот отбросил бывшего командира к «бардаку». Тот, приложившись о броню спиной, начал сползать, с ужасом поглядывая на несостоявшуюся жертву. Как быстро и непонятно все поменялось, и как приятен такой момент для того, кто только что бессильно прощался с жизнью.
Глядя в обезумевшие глаза бывшего командира, Карат прошипел:
– Тебе не надо было говорить про нее такое. Никому нельзя, и тебе тоже. Не хочешь сказать напоследок что-нибудь про мою мать? Нет? Вот и правильно, почаще так помалкивай.
Дешевые слова для такой ситуации, но Карата колотило от бешенства, сами собой вырывались, тут не до красноречия.
