– Ты просто ничего не понимаешь! – воскликнула Сандрин. – Эта печь построена совершенно по особому… – она запнулась, с трудом подбирая нужное слово, – сценарию! Подобные сооружения я не раз встречала в исторических деревнях Бретани и Нормандии. Но чтобы встретить то же самое здесь?! Смотри, какой тут выстроен старинный сводчатый очаг! Вторая топка для плиты! Заметь, что чугунная плита собрана прямо между очагом и дымоходом! А каминная полка?! Какая характерная примета европейского сельского обихода!
– Ой, да какая разница, – повернулся я к настороженно замершему в углу комнаты хозяину. – Подумаешь, невидаль какая – старый очаг! Самое главное, чтобы чайник можно было вскипятить. А уж как ее построили – не наше дело.
– Пойдем, э-э-э… любезнейшие, пойдемте сюда, – чернобородый торопливо скатился по ступенькам ко второй двери, опущенной значительно ниже уровня пола кухни. – Посмотрите вашу спальню.
Спустившись вслед за ним, мы увидели нечто вроде предбанника, пол которого был сложен из плотно вбитых в землю кирпичей. Отсюда также вели две двери.
– Здесь у меня зимний туалет, – чуть-чуть приоткрыл одну из них хозяин дома, – и хлев. А тот коридорчик, что справа, ведет прямо на сеновал.
Коротенький коридор с двумя маленькими окошками привел нас в просторное помещение, укрытое от дождя односкатной крышей.
– Окон здесь нет, – щелкнул выключателем чернобородый, – но зато есть лампочка. Ну как, годится место для ночлега?
Я молча осмотрелся вокруг. Две трети помещения были завалены свежим, источающим умопомрачительные запахи сеном. Для каких-либо передвижений нам оставался лишь небольшой пятачок, примыкающий к двери из коридорчика.
– По-моему, очень романтично, – бойко высказала Сандрин свое мнение. – Вещи можно будет сложить вот сюда, – указала она на протянутую вдоль стены узкую полку. – А одежду развесим прямо в коридоре. Поможете нам вбить здесь несколько гвоздей? – улыбнулась она застывшему в ожидании нашего решения хозяину дома.
– Конечно, конечно, – часто закивал он, – прямо сейчас и озабочусь.
– Нам нравится, – кивнул и я.
– Что ж, тогда давайте знакомиться, – радостно протянул мужчина правую руку. – Меня все зовут Болеслав Мартынович. А вас мне как величать?
– Сандрин Андрогор, – поклонилась моя спутница.
– Александр Григорьевич, – протянул я руку в ответ. – А нашего спутника зовут Михаил Александрович.
– Очень, очень приятно, – руки хозяина отчего-то были холодны как лед, и мне на секунду показалось, что я попал в волчий капкан: настолько крепко была захвачена моя ладонь.
После взаимных расшаркиваний и поклонов мы отправились в обратный путь. Прошли через коридорчик, повернули налево, открыли дверь и по трем высоким ступенькам вновь попали в кухню. Теперь я увидел ее как бы другими глазами. И массивный дубовый стол, обставленный шестью подобранными по стилю стульями, и резные полки с тарелками и расписными глиняными макитрами, и даже… люстру! Я так и застыл, недоуменно глядя на потолок. Люстру, явно старинную, из потемневшей от времени бронзы, на крестьянской кухне я встретить не ожидал никак.
– Это все старинные польские вещи, – подхватил меня под локоть Болеслав Мартынович, – еще с войны. Собственно, они здесь появились после того, когда дом был построен.
– Странно, что он стоит так далеко на отшибе, – послушно двинулся я к выходу, – совершенно вне остальной деревни.
– Ничего странного, – услышал я в ответ. – Просто здесь раньше был лагерь для военнопленных. Да, да, самый настоящий лагерь, не удивляйтесь. И дом этот возводился для его начальника. Видите, какие тут бревна на стены положены? Им еще сто лет простоять не слабо. А все остальные бараки сколачивались из досок, и от них уже давно ничего не осталось.
– И что же эти военнопленные здесь делали?
– Точно не скажу, не знаю. Возможно, работали на песчаном карьере. Река тут есть неподалеку. Дубровкой зовется. Так там она нанесла столько чистейшего песка, что из него выстроили и станцию в Езерищах, и почти все тамошние дома. Этот лагерь до пятьдесят четвертого года здесь работал. Такие вот дела.
Хозяин дома умолк и, выйдя на крыльцо, озабоченно осмотрелся по сторонам.
– Пес мой куда-то запропал, – еле слышно пробормотал он. – Вечно черт его уносит, когда не надо…
– Прибежит, – беспечно пожал я плечами, – проголодается и прибежит.
– Я не про то, – нахмурился чернобородый, – боюсь, как бы он на вас не напал. Уж больно ретив к чужим-то, на дух не переносит. Но не беспокойтесь, я его на цепь посажу, как явится.
Пока наш хозяин занимался поисками собаки, я догнал Сандрин, которая, о чем-то глубоко задумавшись, медленно шла по направлению к озеру.
– Как тебе жилье? – пристроился я рядом.
– Удивительное! – встряхнула она волосами. – Никак не ожидала встретить здесь чисто французский деревенский дом.
– Так я выяснил, в чем тут дело, – поспешил поделиться я полученными сведениями. – Оказывается, на этом месте после войны был лагерь для пленных. И этот дом заключенные строили для коменданта. Возможно, среди них был француз, назначенный руководителем этой стройки. А какой он дом мог построить? Только такой же, какой хорошо знал по прошлой жизни, то есть – французского образца.
– Возможно, – с сомнением в голосе отозвалась девушка, – но я всегда сомневалась в том, что французы воевали против России в прошлом веке.
– Чем черт не шутит? – отозвался я. – Воевали же на стороне немцев и венгры, и итальянцы, и финны, и даже испанцы! Почему бы и французам не затесаться в ту же компанию?
Из-за прибрежных кустов с треском выбрался Михаил, торопливо застегивающий на ходу рубаху.
– Ну, как там обещанные сеновал? – завидев нас, выкрикнул он.
– Просто замечательный, – подхватил я один из стоящих под кустом рюкзаков.
– А я искупался, пока вас не было, – похвастался Михаил. – Водичка прохладная, но еще вполне терпимая.
Разобрав между собой вещи, мы побрели по уже разведанной дороге к дому.
– Как зовут хозяина? – поинтересовался Воркунов. – Случайно не Карабас Барабасович?
– Почему ты так решил?
– Ну вы же видели, какая у него бородища – словно у элодея из сказки.
– Болеслав Мартынович его зовут, – мелодично пропела Сандрин. – Тоже, я бы сказала, имя не слишком российское.
– Так здесь же Беларусь, – прекратил я беспредметный спор. – По сути, пограничная территория. Здесь в свое время и поляки жили, и литовцы, и россияне. Ну и, естественно, в течение веков намешалось тут всякого народа, причем с самыми удивительными именами и фамилиями.
