В бездонной глубине плыли облака. Им совершенно наплевать, что творится внизу, а особенно — в душе видимого с такой высоты как крохотный муравьишка, человечка. Зато ей самой понадобилось срочно разобраться в себе — слишком многое подняли из души её собственные слова. Но мешали эмоции.
Оставалось только шипеть сквозь сомкнутые зубы: — «Ну Прима, ну ты и сука… Чтоб тебя черти в аду жарили! На сковородке, в смысле… а то для тебя это уже будет не ад…», — и ждать пока колышущаяся в душе темная бездна придёт к спокойствию. Вот и самой ей стали понятны ранее неясные вещи вроде: «зачем заключать контракт с подобранной на улице девочкой?» или «почему второй номер стреляет первым?», или «что за странная подготовка, прям как в войну — месяц, два — и в строй», или странный их выход на объект, с минимальными мерами по обеспечению безопасного отхода.
Ответы просты, — «потому, что второй номер — одноразовый». Никто не собирался платить ей обещанные деньги потому, что шансов выполнить задачу и после этого уцелеть — практически не было. Ничего личного — попадет, хорошо, промажет — более опытный «первый» выполнит задачу. И с минимальным риском для себя — средства поражения невозможно перенацелить мгновенно. Поэтому у него, первого номера, будет время, тот самый «снайперский зазор».
И ведь это не похоже на личное изобретение чересчур находчивой Примы. Это как бы — система. Ведь она не слепая — замечала странное отношение к себе в учебке, сочувственные взгляды, бросаемые исподтишка командирами «бэшников», странные слова полковника. Похоже многие вокруг нее прекрасно всё знали и просто молчали. По разным причинам.
Перед внутренним взором Дары встали лица, нет не «галерея снайпера» из плохой мелодрамы. Какие к черту «лица убитых тобой людей», если минимальная «убойная» дистанция для стрельбы с рук — четыреста метров. На таком расстоянии голова цели должна помещаться в прицельную рамку, «становиться» на площадку сетки, или «не полностью накрываться» точкой коллиматора. Какое уж тут «лицо»? Все перечисленные прицельные приспособления имеют угловые размеры, как ушко булавки, если держать её на вытянутой руке — людей с таким «орлиным» зрением можно пересчитать по пальцам одной руки — нафига им становится снайперами — они и ювелирами, например, себе заработают на бутерброд с икрой.
На больших расстояниях — еще веселей, на восьмистах виден только силуэт, а за тысячу двести и дальше, даже на максимальном увеличении «столбик» цели почти равен по толщине линиям сетки, и стрельба превращается в чистой воды шаманизм. Не приспособлено стандартное армейское оружие для поражения таких дальних целей. Нецелесообразно это.
Есть, конечно, и прицелы в которые лицо вполне можно рассмотреть (да тот же, что к «штативу» прилагается), вот только это уже другой «класс цен и задач», и идут они, как правило, к оружию из которого действительно можно стрелять «за полтора». Да и люди к таким вещам прилагаются обычно тоже особенные, это не стрельба навскидку, а сплошная высшая математика, пополам с астрономией. И понятно что «работать» на малой дистанции, там где справится любой мало-мальски умеющий стрелять боец, этим асам не приходится. А с двух километров лица тоже не разглядишь. Даже в телескоп.
Так что Дара — исключение. Ей просто «повезло» с театром военных действий. Но все равно она вспоминала не убитых ей (в конце концов они носили форму), а ребят из «её» выпуска интерната… сколько их там было? — девяносто два в этот год. Вот это и есть настоящая «галерея» — свои, бывшие рядом, и ушедшие. Или те, кому еще это только предстоит… Но нить судьбы пока скользит между сходящихся лезвий…
Лица, те которые она уже и вспомнит с трудом, те ради которых не задумываясь умрет, и те которые она с удовольствием увидела бы в прицеле, — чтобы без всяких душевных терзаний прострелить ноги и бросить подыхать возле муравейника. Разные. Девяносто человек каждый год, все — круглые сироты или ребята, совершенно никому не нужные в этом мире. Получившие весьма специфические знания и навыки, и еще более специфически воспитанные. «Вторые номера».
Скольким из них суждено дожить до момента, когда они… станут «первыми»? Ведь Прима, пусть она там на своей сковородке перевернется, наверняка тоже когда-то была «второй». Это действительно «система».
А с другой стороны — в чем смысл терзаний на тему «о несовершенстве мира»? — «Мир несправедлив», точка. Это аксиома, не требующая доказательств, и не стоит больше об этом. Система создана и работает — первыми в ней становятся, может и не самые лучшие, но уж точно самые везучие. Ничего удивительного нет в том, что более ценного работника и берегут больше, чем зеленого новичка. Странно было бы, если наоборот. Да и «вторые» далеко не ангелы.
«Ты, девочка, — „не ангел“, и сама избрала этот путь», — «утешила» себя Дара, расцепив, наконец, зубы, — «тебя никто не лишал „свободы выбора“, ты вполне могла, в конце концов, пойти на панель, улететь сразу на Прерию, или найти другой способ заработать. Но ты выбрала… как там пять минут назад говорилось — „еще не приведя в мир ни одной новой жизни, посчитала себя в праве убивать“, так кажется?»
Оставалось только сплюнуть, да послать «внутренний голос» туда, куда обычно-то и не ходят…
Как ни странно, но матерная ругань принесла облегчение. Какие б скелеты и обиды ни скрывались в ее прошлом, они там и останутся. Тут с настоящим бы разобраться!
Ведь, как ни крути, но теперь именно она «первая», — «ну как, есть желание прикрыться от смерти чужой жизнью?» — вылез опять «внутренний голос» со своею рефлексией. И был послан назад, по еще более заковыристому адресу. Ибо нефиг. Это война, тут всегда кто-то прикрывается от смерти чужой жизнью, или прикрывает кого-то сам. В этот же самый момент или мигом позже. Кому потом внуков нянчить, а кому под кочкой лежать, решает и вовсе судьба. Или случай.
На терзания конкретного человека окружающему миру наплевать, как и облачкам на небе — просто потому, что конкретный человек на войне не важен. Важно выполнение поставленной задачи — это от человека зависит. Иногда. А что-то большее от человека зависит редко.
Даре и тут, впрочем, повезло — от нее, от её знаний и умений, усилий и старания, приложенных конкретно здесь и сейчас, зависит сколько из её учеников доживут да внуков. А большее…? Большее просто не в её силах. Вот и славно — как раз «ученички» возвращаются, посмотрим, чего они скажут?
* * *
«Ученички» порадовали. Даре оставалось только хлопать ресницами, строить «хорошую мину» и (про себя) давать страшные зароки никогда больше не спорить с Фадеичем. Этот старый хрыч всё знал заранее: Ни один из курсантов рапорт о переводе в водовозы не написал. Зря она заранее вытребовала для своих «слушателей» такое право. Еще не веря в свое полное непонимание жизни, Дара поинтересовалась мотивами данного решения и вовсе выпала в осадок. Нет с Фадеичем не то что спорить, даже простые сомнения в его присутствии не стоит выражать. С этим пройдохой сама не заметишь как не за понюшку табаку расстанешься с душой. Старый черт явно все просчитал, а она — дура, совершенно ничего не понимающая в жизни.
