Мы дышим воздухом, рассуждал он, и не задумываемся, что он пахнет. Мы не в состоянии различать оттенки кромешной тьмы, а ведь она неоднородна…
В жерле пещеры их охватила густая, всепоглощающая тьма, она казалась бесконечной, и даже два зажженных и поднятых над головой факела не раздвигали ее границ. Тьма словно вскрыла череп, чтобы заполнить пространство внутри головы давящей, звенящей пустотой. Коваль провел во тьме лишь несколько минут, но ему уже до одури хотелось вернуться.
– Скоро придет адаптация, – утешал он себя. – Все органы чувств и сознание привыкнут к миру, противоположному дневному. К миру, который мне кажется чуждым жизни, но это не так. Этот мир просто близок тому, что было до жизни, и тому, что будет после нее… Я спускался уже в места, где тьма была абсолютной, но это не значит, что в ней нельзя видеть. Постепенно я привыкал везде… Например, человека всегда видно, особенно на фоне светлой стены, даже в полном мраке. Главное – чтобы глюки не начались…
Он незаметно вытащил зеркальце. Как ни странно, на сей раз джинн не скрывался.
– Ты мне скажешь, кто такие эти мутанты? – как можно тише спросил Артур.
– Хороший вопрос, – неизвестно чему обрадовался Хувайлид. – В библиотеке грозди имеются данные о серии генетических экспериментов, которые проводили ученые Летучего народа. Вполне вероятно, что так называемые «священные птицы» были созданы как ответ на первичные верования древних славян. Впоследствии контроль за экспериментальной колонией был утерян…
– Ты хочешь сказать, что они живут по десять тысяч лет? – не поверил Коваль.
– Да. Нет. Чрезвычайно сложная программа размножения и жизнедеятельности поддерживается извне, но источник указать сложно. Цикл размножения и передачи функций осуществляется раз в несколько столетий. Подтвердить или опровергнуть данные можно лишь опытным путем, исследуя образцы тканей…
Голос джинна прервался. Словно в ответ на его самые худшие предчувствия, Артур услышал отдаленное женское пение, позвякивание и переливы невидимого оркестра.
– Не отставай, милый, – Сирин продолжала периодически всхлипывать во мраке. – А то тут ям полно. Ухнешь – и готово, никто не сыщет…
Коваль так и не понял, это человек-птица подслушала беседу и каким-то образом экранировала коммуникатор или джинна отсекло природным экраном. Наступил момент, когда Артур кожей лица ощутил едва заметную тепловую волну, затем неуловимо изменился вдыхаемый воздух, он стал более свежим и… домашним. Артуру совсем не нравилось, что ему отказывают все привычные и удобные бойцовские навыки, приобретенные наверху. Навыки, за много лет отшлифованные до автоматизма. Сколько он ни старался, он не мог проникнуть ментальным внутренним зрением за границу тьмы. Он наступал куда-то ногами и в метре от себя впереди слышал всхлипывания человека-птицы. Похоже, у Сирин глаза всегда были на мокром месте.
– Чуешь, дух монаший? – шепотом спросила Сирин. – Здесь души иноков витают. Слыхал, как ваш епископ Игнатий говаривал? Толковый был человече. «Инок – истинная вдовица, для которой мир должен быть мертвым», вот оно как… Монахи-то ваши сильны верой были, не то что нонешние, м-да… Заживо себя, считай, в кельях хоронили. Уходили под землю, чтобы уже не возвращаться. Вот и прикинь, сколько таких некрополей по Руси, где души святые витают, освобождения не ждут… По мне так, без разницы, какую веру исповедовал человек, если он заранее подземную долю избрал. Вот, к примеру, ты слыхал о монастыре, основанном преподобным Антонием Печерским в Чернигове? Так вот, милый, оказалось, что Батый не смог монастырь разорить. Попросту не нашел. Смута тогда тоже по земле катилась, и решил преподобный монастырь сразу вполовину под землей закладывать. Потому и не нашли… Ох, мил человек, тебе скушно, да? Давай я тя лучше рифмами повеселю, правда, я веселые не помню…
– Не, лучше не рифмуй! – взмолился Артур, вытаскивая застрявшую в волосах летучую мышь. – Я не знаток поэзии.
Они вошли в высокое холодное помещение. Каждый вздох здесь норовил вернуться троекратно.
– Знаток, не знаток… – Сирин шумно высморкалась. – Ты вроде до седины дожил, а просто так обменяться добром не желаешь… А синий твой болотник просто так добро отдал. Ладно уж, прощевай тогда…
…Я не люблю тебя,
Я тоже. Не слишком тебя люблю…
Но это не повод холодный ножик
Приставить к горячему лбу…
Артуру стало грустно, хорошая вроде песня. Но извиниться он не успел, потому что под ногами внезапно кончился пол и он рухнул в пустоту. Летел недолго, приземлился на ноги и чуть не ослеп. Из темноты он вырвался в освещенный тоннель, выложенный из белого кирпича.
Сирин исчезла. Озираясь в поисках пернатого проводника, Коваль едва не налетел на низенького опрятного старичка в железных доспехах, с внушительной связкой ключей на поясе.
– Извините, вас можно на секундочку?
– Ох, Род-заступник, уффф, напужал-то!
– Простите, – смутился Артур. – Не хотел вас пугать. Просто мой приятель с крыльями куда-то провалился, а без него тут как-то неуютно. Не подскажете, отец, как мне выйти к развилке? Вроде бы он к развилке меня вел.
– Так, а тебе куды? – прищурился дедок. – На Китеж, на Алатырь али к пристани?
– К пристани ему поздно, – гулко отозвался кто-то из-за поворота тоннеля. – Остатний рыба-кит к Буяну надысь уплыл. Тю-тю, таперича до полной луны хвощ жувать на бережке.
– Спасибо, но к морю мне не надо, – несколько опешив, ответил президент. – Вероятно, вы в курсе, как короче добраться до Малахитовых ворот? Мне туда нужно отнести прах Феникса…
Он спросил и затих. Здесь каждый звук возвращался троекратным эхом. Пол тоннеля задрожал. Из-за поворота, горделиво держа спину, вышел… взрослый китоврас. Артур мгновенно уловил сходство этого трехметрового гиганта с юношей, которого они спасали от голодных зайцев. Только у этого имелись широченные плечи, укрытые шерстяным платком, вокруг мощных бицепсов вилась татуировка, а спину покрывала попона с подсумками.
– Что, Кощей, подойдет он нам? – обратился кентавр к ключнику. – Вишь, струхнул, ворота какие-то ищет… Может, лучше, тогось, по хатам?
– А ему туда не надо, – уверенно отозвался Кощей и укоризненно поглядел на Коваля черным, как у грача, глазом. – Сам-то себе не ври, кровь с молоком! Как вы мне надоели, лепкие, и как у вас язык не отсохнет, врать на каждом шаге?
– А куда мне, по-вашему, надо?
– А тебе сперва поверить бы не мешало. Ты ведь даже не веришь, что я – существую. Тебе легче признать, что беленой опоили. Али вру я? – поднял бровь Кощей.
– Не врете, – признался Артур. Почему-то он не мог заставить себя обращаться к хранителю ключей на «вы».
