Черная морская шинель. Вот почему я сразу не послал его подальше, понял Иван. Кмициц носил такую же. Как называется это чувство? Ностальгия?
«Один приличный человек на всю Адмиралтейскую, и тот…»
Умер.
— Вы — Иван? — спросил моряк. — Меня зовут Илья Петрович. Красин. У меня к вам предложение.
Опять диггить? Нет уж.
— Я этим больше не занимаюсь, — сказал Иван. — Так что зря тратите время. Могу сказать вам «до свидания», если хотите. Я сегодня подозрительно вежливый.
Красин как будто удивился.
— Вы же диггер?
— И что из этого? — Иванов «День вежливости» закончился.
— Скажите, а на набережной Лейтенанта Шмидта вы бывали? — Красин смотрел с непонятным терпением.
— Само собой. — Иван пожал плечами. — Я почти весь Васильевский остров облазил. Но какая разница? Раз я все равно не собираюсь диггить… — он снова лег.
— То есть, были? — Красин кивнул. — Чудесно. А лодка там все еще стоит? У набережной?
Иван даже привстал. Черт, а ведь действительно…
— Какая лодка?
Красин улыбнулся — на удивление обаятельно.
— Подводная.
* * *
Метро вбито всеми своими тюбингами в сырую питерскую землю, в жид кую грязь, которую месили еще гренадеры Петра Великого.
Город, в котором исчезает время.
— А теперь объясните мне, как можно доплыть до ЛАЭС на подводной лодке? — потребовал Иван.
— Да легко доплыть, — сказал Красин. — Выйти из Гавани в Залив и потом курс держать вдоль берега. И так до самого Соснового Бора. Девяносто километров примерно получается, чуть больше, чем по железной дороге. ЛАЭС у самой воды стоит, она охлаждается водой из Залива. И генераторы на той же воде работают.
Иван кивнул. С виду все логично.
Водяник почесал черную, продернутую белыми волосками, бороду. Дернул за нее, словно собрался оторвать.
— В общем, подведу итог, — сказал профессор. — Нам предстоит пройти от Техноложки до Английской набережной, затем через мост к набережной Лейтенанта Шмидта. Там должна быть старая подводная лодка. И, возможно, нам удастся ее завести. Я очень на это надеюсь. Если нет — что ж… Нам придется искать другой способ добраться до ЛАЭС. У меня все. Иван? Мне можно идти собираться?
— Простите, профессор, но вам придется остаться, — сказал Иван. — Вы не в той форме сейчас… понимаете? Там, наверное, придется быстро бежать. Быстро стрелять. И прочие «быстро».
Профессор вскинул голову.
— И что же такое со мной случилось, — спросил он с ядом в голосе, — что два дня назад я еще мог отправляться в экспедицию с вами, Ваня, а сегодня уже нет? А?!
Иван впервые видел профессора в таком гневе. Даже немного страшно стало. Только нет времени на всякие глупости.
— Хорошо, я объясню. — Иван выпрямился. — С вами ничего не случилось, профессор. Вы остались прежним. Вам по-прежнему почти пятьдесят с лишним лет и вы довольно грузный человек умственного труда. Зато изменилась ситуация. Одно дело — добраться до паровоза, пройдя триста метров. Совсем другое — пробежать через три километра в набитом всякими тварями городе. Отстреливаясь. И заметьте, профессор — в противогазе и полной химзащите. Как вам такая ситуация?
Профессор молчал, как в воду опущенный. А нефиг, подумал Иван. Надо быть жестоким — буду жестоким.
— Но… — наконец сумел выдавить тот.
— Это не обсуждается.
Водяник сник. Шаркая ногами больше обычного, вышел из комнаты. Иван посмотрел ему вслед, чувствуя себя последней сволочью. Мда. Словно ребенка обидел.
— Я пойду с вами, — сказал Мандела, до того угрюмо молчавший. Иван покачал головой. В этот раз он не собирался брать добровольцев. Поигрались и будет.
— Глупости не говори. Хватит мне на совести и Звездочета.
— Я иду с вами, — Мандела смотрел упрямо, белым, раскаленным, как вольфрамовая дуга, взглядом. — И точка.
Когда негр ушел, Уберфюрер сказал:
— А парень-то кремень. Хоть и черный.
* * *
А сейчас ему предстояло идти на поверхность с необкатанной, необстрелянной командой, имеющей о дигге весьма смутное представление. Иван посмотрел на сияющее лицо Кузнецова. Н-да.
Зато энтузиазма у нас хоть отбавляй.
— Запомните главное, — Иван оглядел компанию, передернул затвор автомата, поставил на предохранитель. — Не останавливаться. Ни в коем случае. Всем понятно? Ведем огонь короткими очередями и продолжаем движение. Если остановимся, нас загонят в угол и съедят. Понятно? Убер?
Тот кивнул. А что тут не понять? — словно говорила его резиновая физиономия. Даже в противогазе он умудрялся выглядеть арийцем. Уберфюрер поднял и положил пулемет себе на колени (РПД и цинк патронов к нему). У Седого — автоматический дробовик «Сайга». У Манделы двуствольное ружье. У Миши АК-103 с пластиковым прикладом. В общем, почти все дальности мы накрываем при необходимости.
— Мандела? — спросил Иван. — Не останавливаться. Ты понял?
— Понятно, командир.
— Миша?
— Д-да. Понял.
— Красин? — моряк кивнул. Поверх химзащиты у него была надета морская шинель. Блин, у всех свои причуды, подумал Иван.
— Седой? Убер?
Иван кивнул каждому по отдельности и сказал:
— Присядем на дорожку.
Присели. Иван оглядел свою команду. Два бритоголовых, один молодой, четвертый как вакса, пятый алкаш. Веселая компания. Сейчас наденем противогазы и станем близнецами, попробуй отличи. Что объединяет людей мира после Катастрофы? — подумал Иван. — Противогаз и химза? Это уж точно.
Из всех участников экспедиции на поверхности раньше бывали только он сам, Иван, да скины. Что-что, а скучать не придется.
— Ну все, с богом. Надеть противогазы.
Как под водой оказался. Гул в ушах. Вдох, выдох. Вдох, выдох.
— Ни пуха, ни пера, — сказал Водяник. Голос профессора доносился словно из соседнего помещения.
— К черту! — Иван встал. — Ну, — он набрал воздуху в грудь. — Бато-ончики!
* * *
Петербург, боль моя.
Полуразрушенный, заброшенный Исаакий. По монолитным гранитным колоннам, что устояли даже под ударной волной, поднимаются серо-голубые лианы. Возможно, ядовитые. И уж точно радиоактивные. Иван надвинул на глаза тепловизор — ты смотри, действительно светятся на экране. Лианы вокруг гранитных столбов выглядели через тепловизор голубыми с легким зеленым отсветом. И давали едва заметный туманный след, когда Иван резко поворачивал голову…
И туда мы тоже не пойдем.
Здорово было бы однажды забраться внутрь Исаакиевского собора — Иван много слышал от стариков, как внутри офигенно, но вот все не доводилось. И не доведется, возможно.
