Я посмотрел вниз, качая головой.
— Нет, ты не понял… Посмотри вокруг. Что видишь? Простор? Только он на тюремный двор похож. Я здесь в скалах заперт, как в крепости. Тесно мне, Швед. Я привык вместе с ветром по равнинам носиться — по таким, что ни начала, ни конца на горизонте не видно.
— Да… А знаешь, я согласен, что мы здесь среди ущелий и лощин застряли. Давай, Улаф, и правда, рванем на север, развеемся.
— Нет, Швед, я не про север… я про восток. Мне вернуться надо — в Россию.
— А что так?
— Не знаю еще… Зов какой-то.
— Что-то с тобой не так…
— Что-то не так, Швед. Но я еще не понимаю, что… Словно вирус снова просыпается и в кровь мутит… и мысли…
— Но мы его теперь контролируем… Крюгер дело знает…
— А что-то все равно не так идет… Мучает он меня, Швед, вирус этот…
— Это у тебя в голове, а не на деле…
— Не знаю еще, но не в голове дело точно…
Швед в задумчивости уставился вдаль, растрепав рукой сини волосы — это его зимняя окраска…
— Охотник, а следы видишь?.. С хутора ведут… снегом присыпанные…
— Точно, похоже на след… стертый, правда…
— Снегом занесло, но…
— Поехали. Проверим.
Так и знал, что был кто-то у нас… Девка к нам какая-то наведалась…
Саданул коня по ребрам, и полетел по следу.
— Швед, вижу объект!
Девка с канистрой и волосами, заплетенными в косу, курит в пролеске, смотря издали на наш забор… Налетел на нее ветром, соскакивая с коня на ходу, набрасываясь на нее, бросая на снег.
— Ты кто такая?! Что здесь делаешь?!
Девка не стала вырываться, когда я ее придавил — только глаза сощурила…
— Что, изнасиловать меня решил? Мне нравится грубый секс. Я и не посмотрю, что ты страшный такой. Мне плевать — у меня мужика давно не было.
Я ослабил хватку, оторопев, а она врезала мне кулаком в челюсть… Отшвырнула меня, еще не пришедшего в себя, и поднялась, отряхиваясь.
— Это ты — Улаф, которого все здесь так боятся?
— Я!
— А я — Линд. Я здесь недалеко живу — вернее далеко, но не так, чтобы совсем. Встала вот на дороге — бензин кончился. Мне старик англичанин сказал, что я у вас могу канистру взять. Предупредил, конечно, чтобы я тебе на глаза не попадалась. А я на тебя хоть издали взглянуть решила… Хочется же знать, что за человек такой, что пугает всех так…
— Линд?..
— Ты что, оглох?
Я поднялся, притирая ее к стволу облезлой елки. Мое сердце так и рвется из груди — не ждал такого… такого явления, как эта Линд.
— Какой англичанин?! Отвечай живо!
Она не стала вырываться, нагло рассматривая мое изувеченное лицо.
— Ваш старик…
— Он не англичанин.
— Он на английском говорит…
— Он немец.
— Как ты и этот ваш Эрих? Старик сказал, чтоб я Улафу и Эриху на глаза не попадалась?
— Я не немец, я норвежец, а он — швед.
Я указал ей на Шведа, в недоумении смотрящего на нас с высоты — он ведь так и не спешился, предоставив отлавливать девку мне.
— Я ничего против шведов не имею… если они против нас не имеют ничего. Я так поняла, что у вас и поляки живут?
— Старик сказал?
— Он не в себе немного, кажется — отрешенный такой… как твой шведский товарищ.
— Это есть…
— Теперь ясно, почему мне тебе и Эриху на глаза попадаться старик не рекомендовал… Не знаю, как Эрих, но ты уж совсем не отрешенный и не спокойный.
— Это точно подметила.
— Ты меня на обед не пригласишь, Улаф? Мы ведь вроде как соседи, хоть и дальние.
— Думаю, что надо пригласить, раз так вышло, раз старик с тобой такую дружбу завел…
— До дружбы нам со стариком далеко еще, как и с тобой. Согласись, что не особо по-дружески мы с тобой встретились…
— Верхом ездить умеешь?
— Я на хуторе всю жизнь живу — все умею и все могу.
Я собирался ее только допросить, но, видно, теперь ее вытурить трудно будет. Она к нашему обеду и вообще к нам подошла, как к старым товарищам. Быстро взялась помогать Агнешке и Войцеху. Войцех, кстати, ей глянулся. Мне это по душе не пришлось, но пока я решил промолчать. Все ж они друг друга с трудом понимают — английский они знают плохо, как и Агнешка. Сложная у нас ситуация вообще с языками… Просто, я один знаю все языки собравшихся на моем хуторе людей. Мы здесь за обедом на немецком говорим в основном, хоть поляки не особо хорошо его знают. Пока Швед, Шлегель, Крюгер и Агнешка с Войцехом норвежский не выучат — придется с немецким и английским перебиться как-то. Черт… Попали же все на одну территорию… Правда, Линд особо со словами не напрягается — надо ей берет у Агнешки поварешку, а у Войцеха — топор… Деловая она — за порядок быстро взялась… Что-то мне все это подсказывает, что она у нас задержится… коль на совсем не останется с Войцехом, который смотрит на эту крепкую высокую девку с нескрываемым восхищением. Еще бы — она красива. Такая фигура, такая коса за спиной… Трудно ей не соблазниться, да и бойкая девка… Ничего не скажешь — хороша.
Вроде бы все у нас всех отлично — живем здесь, забыв про распри и раздоры, а у меня… мрак на душе непроглядный. Сижу на полу в темноте, сжимаю в руке варган, напеваю заунывную песню эвенков… А за окном в ночной тиши воет и затихает снежный ветер. Все вокруг замело — и землю, и небо… Вот я и вою вместе с ветром… Бесприютно и тревожно…
Швед бросил на пол шкуру и опустился подле меня.
— Не спишь, Охотник?
— Нет. Не выходит.
— Тебя Агнешка ждет…
— Она спит.
— Как проснется — потеряет и искать пойдет.
— Она всегда так. Но пока она — спит.
— А ты?.. О том же, о чем я думаешь?..
— О том, что лекарство перестает действовать…
Швед отрешенно взглянул на тусклую ночь за окном и стал ковырять железки в брови — он весь в этих его железках.
— Значит, о том же, что и я…
— Что нам делать, если мы с тобой не ошибаемся.
— На Крюгера надеяться — больше ничего.
— Надо в базах данных секретные сведенья глянуть.
— Охотник, я смотрел только что…
— И что?
— Ничего. Крюгер наш один вперед идет.
— Надо с этим делать что-то…
— С чем?
— С Крюгером, Швед.
— А что с ним можно сделать?
— Он все время наше лечение корректирует — и вирус подконтролен нам. Но вирусологи его не контролируют… Он запущен на больших территориях, а вирусологи… они отстают от вируса, когда мы, вернее — Крюгер, идет с ним нога в ногу.
— Думаешь, нам нужно передать разведке не сведения, полученные от Крюгера, а — Клауса Крюгера?
