Могваю никто такой установки не давал. Поэтому голос человека за столом казался ему то дружеским, то враждебным, то добрым, то злым, то мягким, то резким, то притягательным, то отталкивающим. Он говорил одновременно обо всем и ни о чем.
Короче, Ломброзо отдыхает!
Решив, что нет смысла продолжать поиски черной кошки в темной комнате, Могвай сделал шаг вперед и прикрыл за собой дверь.
– Садись.
Из-за угла стола выкатился полумягкий стул на колесиках.
– Берта сказала, что вы хотите о чем-то со мной поговорить, – начал Могвай, не сходя с места.
– Садись, – повторил человек за столом.
При этом голос его ничуть не изменился. Он звучал так же, как и в первый раз. Спокойно, без эмоций. Как однажды оцифрованный и сохраненный на флешке.
Выждав секунд десять, не больше, Могвай сел. Хотел было откинуться на спинку стула, но она оказалась плохо закреплена, и он чуть не упал.
– Осторожнее. – Голос звучал все так же спокойно, без иронии или насмешки. Вообще без какой-либо эмоциональной окраски. – Забыл предупредить, спинка разболтана.
Могвай молча кивнул, мол, все нормально, цел. Он не знал, о чем говорить с этим человеком, прячущим лицо во тьме. Намеренно или случайно? Он не знал даже как к нему обращаться? Не называть же его, в самом деле, папой?
– Можешь и папой, если тебе так удобно. – На этот раз в голосе была слышна едва уловимая насмешка.
– Как вы догадались? – удивился Могвай.
– Ты читал Эдгара По?
– При чем тут это?
– Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?
– Только когда не понимаю заданный мне вопрос.
– У Эдгара По есть два рассказа, посвященных герою по имени Огюст Дюпен. Человеку, наделенному чудовищной логикой и нечеловеческой проницательностью. Так вот, он утверждал, что внимательно наблюдая за человеком, можно продолжить ход его мыслей от последней произнесенной им фразы до текущего момента.
– Но я еще ничего не сказал.
– Разве?
– Так как же мне к вам обращаться?
– Можешь обращаться ко мне просто «Эй!». Можешь называть меня «приятель». Или – «чувак»… У вас сейчас в ходу обращение «чувак»?
– Смотря кого вы имеете в виду, когда говорите «у вас», – сухо ответил Могвай.
Он ощущал некую психологическую преграду, стоящую между ним и человеком за столом. И дело было вовсе не в том, что он прятал лицо и не желал называть свое имя. После Исхода многие люди стали скрывать свои настоящие имена и не позволяли себя фотографировать. Бытовало мнение, что имя – это очень прочный, проверенный веками мем, который можно использовать как во благо, так и во зло его носителю. Фотографию, опять же по слухам, можно было использовать в магических ритуалах. Кроме того, шарлатаны, называющие себя экстравизионерами, утверждали, что по чертам лица могут предсказать, какая потусторонняя, тварная сущность вылезет из человека, если его инфицирует шоггот. Многие принимали это за чистую монету. И им не нравилось, что кто-то станет выворачивать их сущность наизнанку.
– Насчет фотографии – бред чистой воды, – вторя мыслям Могвая, сказал человек за столом. – А вот имя действительно определяет очень многое в жизни человека. Недаром деятели искусства, да и просто публичные люди, зачастую берут себе псевдонимы или придумывают прозвища.
– Вы не хотите называть мне свое имя?
– Если хочешь, называй меня Исмаилом.
– Отлично. – Могвай изобразил улыбку. – А я – Могвай.
– Я знаю, кто ты такой.
– Откуда?
– Мы уже встречались.
– Что-то не припомню.
– Ну и ладно. Не о том разговор.
– А о чем тогда?
Разговор, о чем бы он ни шел, Могваю уже не нравился. Так же, как не нравился ему и собеседник, на лету угадывающий мысли. Тоже мне, Огюст Дюпен выискался. Ежели ж он умеет мысли угадывать, так, может, и еще на что способен? А?.. Ну, что, думал Могвай, глядя в темноту, туда, где должно было находиться лицо собеседника. Давай, скажи, о чем я сейчас думаю?
Человек, назвавшийся Исмаилом, молчал. Кисть правой его руки неподвижно лежала на краю стола. Как будто ненастоящая.
Могвая все сильнее раздражала неопределенность ситуации. Больше всего она была похожа на кастрюлю с жидким, едва сладеньким, бледно-розовым киселем, остывшим и подернувшимся желатиновой пленкой. Хотя почему именно у него возникла такая ассоциация, Могвай и сам не понимал. Он вообще-то не любил кисель.
– Как тебе вечеринка? – спросил Исмаил.
– Нормально, – кивнул без особого энтузиазма Могвай.
– Ты впервые у нас?
– Кажется.
– Понимаю.
– Что вы понимаете?
– С вечеринки на вечеринку – так недолго и забыть, в каких местах успел побывать.
– Осуждаете?
– Нет.
– У вас в доме часто случаются вечеринки?
– Два, три раза в неделю.
– Вам это не мешает?
– Я привык.
– А соседям?
– Соседи… Они, полагаю, тоже привыкли.
Вот тут, признаться, Могвай оказался не просто удивлен, но еще и озадачен. Не так уж много найдется родителей, которые не станут возражать против вечеринок, что едва ли не ежедневно устраивают их чада у них же на дому.
– И вы… Вы не имеете ничего против?.. – Могвай пальцем указал на дверь, через которую вошел.
– Ты имеешь в виду громкую музыку, легкие наркотики и алкоголь?
– Да, именно это я и имею в виду. А еще – поклонение Ктулху.
– Видишь ли, Могвай, я пытаюсь видеть жизнь такой, какая она есть. Это весьма непросто, учитывая то, что все мы постоянно находимся под чудовищным прессингом сконструированных кем-то мемплексов и мемвирусов, совокупность которых принято называть цивилизацией. Мы живем в мире обманов и ошибок, где зачастую невозможно отличить правду от вымыслов. А порой они на самом деле неразделимы. Как симбионты. Наше прошлое такое же неопределенное, как и будущее. А настоящее сгенерировано из обрывочных фрагментов информации, к которой каждый из нас имеет доступ.
– То есть вы хотите сказать, что каждый воспринимает реальность по-своему?
– Не воспринимает, а создает ее. – Средний палец лежавшей на столе руки поднялся, согнулся и резко ударил ногтем по дереву. – Каждый сам создает для себя реальность. Девяносто девять процентов всех конфликтов, будь то мировая политика или драка возле пивного ларька, происходит по одной простой причине – люди не понимают друг друга. Они либо говорят об одних и тех же вещах, но называют их разными именами. Либо, наоборот, под одно и то же слово подводят разные смысловые значения. Последователи всех монотеистических религий согласны с тем, что Бог один. Разногласия, доводящие до убийств и войн, начинаются, как только заходит речь об имени Бога. Хотя, казалось бы, какая разница, если мы сами даем ему это имя. Вот, смотри.
