– Да хорошо все! – радостно откликнулась Маша. Она раскраснелась и явно вошла в азарт. – Под контролем!
– Знаю я… – проворчал Михалыч, глядя, как поднимается Гриша, отряхиваясь и возвращаясь на боевую позицию. – Чего встал, давай хворост!
Последнее адресовалось Сергею.
– Под контролем, – ворчал Михалыч.
– Да ладно, чего ты волнуешься, Гриша не со всей дури же лупит, – не понял причины волнения Сергей.
Михалыч фыркнул.
– Последний раз это «под контролем» кончилось двойным переломом руки.
– У Машки? – ужаснулся Сергей.
Михалыч посмотрел на него как на умалишенного.
– Сережа… Ты меня поражаешь иногда. Ну, посмотри на нее…
Сергей посмотрел.
– Ты думаешь, у нее может быть перелом руки? Нет, конечно! У ее спарринг-партнера! То же самое ведь говорила. – Михалыч краем глаза посмотрел на Гришу, в очередной раз улетевшего с «ринга» в сугроб. – Под контролем… Блин.
Он отвернулся от дерущихся.
– Ну, вот, собственно, готово. Оставшийся хворост можешь в дом отнести. К печке.
На каждую палисаду вела теперь аккуратная снежная лестница, укрепленная ветками. Надежно, хотя, может быть, и недолговечно. Но Михалыч и не собирался тут зависать на месяц. Чутье подсказывало ему, что лестницы или понадобятся в скором времени, или не пригодятся вообще.
Он посмотрел на часы. И повернулся к Маше.
Дождавшись, когда Гриша в очередной раз подтвердит проигрыш, Михалыч громко спросил:
– А обедать сегодня дают? Или кормят только отбивной по ребрам?
– Я ж сказала, – весело отозвалась Маша. – Все под контролем. Горячее готово и так далее…
– И то хорошо. – Михалыч вздохнул.
За обедом все молчали. Ощущение неясной приближающейся угрозы вдруг поселилось среди людей. В каждой операции наступает момент, когда адреналиновая волна, подпитывавшая людей до определенного предела, наконец иссякает и на смену ожесточенной решимости приходит упадок сил и тревога.
– Не фонтан, короче, – вдруг резюмировал Миша Самойлов. – Я, конечно, всякой дряни понаставил вокруг. Но для умелого человека это все раз плюнуть.
Ему никто не ответил.
Михаил вздохнул и, подхватив свой маскхалат, двинулся к выходу.
– Ты куда? – окликнула его Маша. – Чай еще…
Самойлов, даже не обернувшись, потряс в воздухе большим железным термосом.
Уже в дверях он сказал, будто бы ни к кому не обращаясь:
– Там присмотр нужен. Вернусь через три часа. Если нет, то…
Хлопнула дверь.
– Ну, когда Мишка по кустам шарит, это уже половину беды долой. – Петр кашлянул и потянулся. – Те, кто сменился, на боковую. Маш, постовым…
– Накормила вперед вас, – ответила Маша.
– Умница, что я могу еще сказать. – Петр Фадеевич встал, снова потянулся и направился к своему лежаку. – Спите, кто может, чую я, что ночка будет… Эх! В болоте тихо, да жить там лихо. Что-то вы, мужики, приуныли?
Никто не ответил.
Петр Фадеевич спал крепко. Решив что-то для себя, он уже не маялся колебаниями, неуверенностью. Если решение принято, то и сожалеть о нем смысла нет никакого. От этого ни пользы, ни толка не будет, одна маета. Поэтому даже разбудить его получилось не сразу.
– Петр! – Михалыч тряс тестя за плечо. – Петр! Вставай!
Наконец тот открыл глаза.
– Ну, ладно-ладно, душу вытрясешь… Случилось чего?
– Мишка пропал.
Петр тут же сел в кровати. Пошевелил плечами, глянул на часы.
– Чего сразу не разбудили?
– Хотели подождать, может, задержался где-то. Придет…
– Придет, – передразнил Петр Фадеевич. – Самойлов точный, как часы. Если сказал – через три часа, значит, через три. Буди всех. Случилось что-то…
В это время Самойлов из-под засыпанной снегом валежины, в корнях которой очень кстати располагалась брошенная медведем берлога, наблюдал за людьми, которые медленно, осторожно, тщательно выбирая место для следующего шага, двигались по лесу.
Поднимать шум, стрелять первым и потому подставляться под пулю Михаил не имел желания. Но и подпускать этих опасных даже на вид людей близко к стенам было нельзя. Получалась крайне паршивая вилка, где как ни крути, а на иголку напорешься.
– Тихо как-то… – прошептал Сергей.
– Тут всегда тихо, – ответил Михалыч. – Не город все-таки…
– Я знаю, что не город. Но все равно как-то тихо. Слишком.
Они торчали на палисаде, укрывшись за частоколом, уже с полчаса.
Сгущались сумерки.
«Еще полчаса, и темень будет непросветная, – с тревогой подумал Сергей и пригляделся к фигуре часового, хорошо видной на фоне еще светлого неба. – Кто это так торчит на башне? С чего бы?»
Не успел он так подумать, как от темного силуэта совершенно бесшумно начали отлетать маленькие темные кусочки. И сама фигура задрожала, наклонилась…
«Да по нему же стреляют!»
– Михалыч! Смотри!
Откуда-то сбоку и чуть снизу от расстреливаемой фигуры с грохотом вырвался сноп пламени! И еще!
Кукла наконец упала, с грохотом обрушилась куда-то вниз, бревном перевалившись через край частокола.
Теперь стреляли уже со всех башен. Редко. Наугад. Никто не видел противника…
Михалыч, закрыв глаза, вслушивался в морозную темноту. Выстрел. Еще. Пауза. Снова выстрел.
И вот он…
Сухой треск выстрела. Другой, не охотничий патрон. Глухой удар пули в бревно. Еще один. Тяжелая, крупная, дозвуковая пуля, застревает в частоколе. И опять этот звук, будто кто-то негромко хлопнул в ладони. И снова пуля. Хлопок. Кто-то пытается подавить стрелка на башне.
Михалыч рывком приподнялся над частоколом. Вскинул ружье. Два выстрела пошли дуплетом. Сергей хотел было высунуться, но получил по лбу ладонью.
– Куда?!
Михалыч выхватил из рук Сергея ружье. Сунул свою разряженную двустволку.
– Заряжай!
Перекатился на несколько метров в сторону. Замер. Вскочил. Один выстрел. Вниз. Перекатился назад. Встретился глазами с Сергеем.
– Что?
– Под стеной…
Он приподнялся, выпустил заряд вниз, каким-то невероятно длинным броском достал перезаряженное ружье у Сергея в руках и снова выстрелил за частокол.
Лег на палисаду.
Замерзшими пальцами Сергей торопливо выдергивал из дымящихся стволов гильзы.
Самойлову удалось замаскировать свой выстрел за грохотом пальбы, которая велась из крепости. Это была удача, особенно, если учесть, что пуля нашла цель. Человек в белом халате дернулся и вытянулся на снегу.
К нему стремительно и бесшумно рванулась белая тень.
Это было плохо, потому что этого бойца Михаил не видел. И если бы тот не дернулся…
По-хорошему, после выстрела надо было с места уходить. Но… но берлога была очень удобной лежкой, а человек, спасающий раненого, был такой удобной мишенью.
