– как здоровенного, плотного, туго набитого ребеночка. Назад в лодку она шла осторожно. Доски покрытия были скользкими от воды, и если она выронит в реку мешок, то до Медного Берега им придется чапать пешком.
Она прежде думала, что уход из Китамара будет значить полную перемену во всем. Ведь позади останется город, где она родилась и провела всю свою жизнь. Думала, что, покинув знакомые улицы, Сэммиш уйдет и от той, чересчур хорошо знакомой девчонки – но вот она, здравствуйте, тащит чужую ношу. А может, жизнь везде устроена одинаково – лишь череда проблем, одна за другой, пока мы наконец не выспимся на погребальном костре.
По правде говоря, она уже почти на это надеялась.
Бросать все и начинать заново было страшно. В ночь после того, как они сожгли Братство и выкрали нож обратно, она отыскала Саффу в Речном Порту. Когда Сэммиш сообразила, что строит планы, как уйти вместе, это показалось ей взглядом с края скалы. А нынче, осуществившись, обернулось лишь новым трудом, новым недоеданием, новым прерванным сном. Ей было к этому не привыкать.
Еще два мешка, и к обратной ходке вернулся лодочник с тачкой. Он не произнес ни слова, но в целом одобрительно пробурчал. Он тоже понес мешок, вперед Сэммиш, а после остался на лодке перекладывать груз для устойчивости. Перетаскивать остаток, походу, выпало ей.
По спине, по бокам струился пот. Затекли мышцы. Сперва сама не сознавая, она уже с трудом вбирала воздух в легкие и выпускала наружу. Но с каждой ходкой на берег и обратно горка мешков уменьшалась. Птицы уже пели громче, и на востоке расшитое звездами небо выцвело из черного в пепельный. То, что было сплошной чернотой, приобрело четкие очертания крыш домов и расплывчатые обводы деревьев. Куча мешков на земле редела, та, что на лодке, – росла. Сэммиш изнемогала, но, к своему удивлению, поняла, что довольна собой.
Когда она несла на лодку очередную пару, навстречу вышел другой работник, и они немного потоптались, разворачиваясь боком, пока молча разбирались, как им разминуться. Она подождала работника на лодке. Он взял только один мешок.
– Пойдем-ка вместе, – сказала она. – Не то ненароком столкнем друг друга через край.
Ханч ощерился на нее, словно не привык выслушивать указания от невзрачных худышек-инлисок, но потом пожал плечами:
– Верно подмечено.
Вдвоем они очистили причал от мешков, сложив груз на лодке до того, как солнце взошло, хотя оно уже было не за горами. Все звезды пропали, и облака окрасились цветом роз, когда лодочник и деревенский староста развязали концы и вытолкали лодку на гладь ленивого течения Кахона. Лодочник сходил в свою каюту – отсек едва ли в ширину его плеч, но все больше того, где размещались трое его работников, – вынес латунный горн и протрубил. Три длинных гудка и один короткий разнеслись над рекой. Вскоре послышался ответ – два коротких, два длинных с верха течения.
– Считай, подрезал, мать их, – сказал лодочник, однако довольным голосом. – Можете постряпать, если хотите. Я буду следить за водой.
Бородач кивнул, и Сэммиш сходила с ним к небольшой клети с рисом, сушеными яблоками и вяленой свининой. Она развела на камне огонек для готовки, а ханч залил речной водой рис и яблоки в жестяной кастрюльке размером с кулак. Предполагалось, что это будет еда на троих.
– Как думаешь, за чем ему там следить? – спросил попутчик, кивая на нос лодки. Столько слов он не говорил ей с самого отплытия от больницы у черты Китамара.
– Наверно, за корягами, – ответила Сэммиш. – За отмелями. – Бородатый согласно промычал.
– Первый раз на реке? – спросила она.
– Да.
– Я тоже.
– Я уже понял со слов твоей подруги. Как там она, ничего?
– Ей надо пообвыкнуться, вот и все, – пояснила Сэммиш, надеясь, что говорит правду. Она считала, что так и есть.
Вода начала закипать, потянул пар с привкусом яблок и соли. Мужчина принялся помешивать, и Сэммиш остановила его. «Не надо, слипнется. Просто пускай покипит». Он последовал совету, и этим понравился ей еще больше.
Солнце взошло и выжгло последние клочья речного тумана. Яблочный рис сготовился, и бородатый понес мисочку Саффе, пока Сэммиш не торопясь жевала свою долю. Была такая голодная хитрость. Сточишь разом, и тело забудет, что его покормили. Ешь медленно, вкушай – и даже немножечко пищи почти насытит тебя.
Закончив, она откинулась на спину, вытянулась под теплым солнцем среди речной безмятежности и слушала, как жужжат мошки, перекликаются вдалеке другие лодки и ласково мурлычет Кахон.
«Не так уж и плохо», – подумала она на краешке дремоты. Пускай не та жизнь, о какой ей мечталось. Не работа в окошке приема ставок. Не благоустроенное жилье в Притечье. Не Алис, верней, не та девушка, которой Алис представала в мечтах.
Но и этого было достаточно.
Поутру Алис проснулась под звуки песни. Пекарь напевал себе, пока колдовал над огнем, поставив в печь сегодняшние ковриги и булки. Открыв глаза, Алис зашевелилась, и кот обиженно соскочил с ее коленей, подошел к двери, поскребся и оглянулся с неприкрытым разочарованием. Алис сперва полагала, что животинка где-то издохла, но через неделю, как заняла комнату Сэммиш, кот появился и, судя по поведению, вообще не заметил, что одна девушка, спящая на его кровати, поменялась на другую.
Прошло пять недель после того, как сгорело Братство и умер князь Бирн а Саль. Вначале Алис держалась в тени, самой глубокой тени Долгогорья, не считая тропок Тетки Шипихи. Даже подсылала в кабаки свою мать, разузнать, не объявляла ли охотничий клич Андомака Чаалат и не спрашивал ли кто с Зеленой Горки о девушке ее внешности. Никакого клича не прозвучало, дни тянулись за днями, и Алис постепенно уверилась, что ускользнула. Та Алис, которую Андомака называла маленькой волчицей, погибла в обломках на Зеленой Горке, и в каком-то отношении так оно и было. Тем не менее она коротко подстриглась и продала прежнюю одежду вместе с дубинкой. На всякий случай.
Алис смочила тряпицу в воде, что натаскала вечером, утерлась, надела простую куртку и холщовые рабочие штаны. По погоде в этом будет жарковато, но работа ожидалась суровая, и предпочтительней запариться, а не ободрать колени и локти.
Когда она открыла дверь, крыши домов сверкали позолотой со стороны востока – будто солнце уселось на Храм и оглядывало весь город. Из печи разносился аромат жареного изюма и булок с патокой, и Нимал поджидал ее, с улыбкой присев у двери.
– Нет, – на ходу бросила Алис, направляясь на юг.
– Ты даже не
