пассажира.
- А где вы выпустите его, Вамба?- спросил Джаспер.- Прямо в джунглях?
Вамба кивнул.
- Я вернуть его туда, где мы его поймать,- сказал он.- Я должен сделать это для профессор Руффус.
Крыши-гармошки над вагон-кофрами уже закрывались, откидные стенки над багажными вагонами поднимались на петлях, один за другим клацали замки. Что-то объявили из рупоров громкоговорителей, но это была платформа «Корябб» – здесь никогда ничего невозможно было разобрать.
- Отходим! Отходим! Пассажиры, занимаем свои места! Все в вагоны! Отходим!- кричал зычным голосом человек из Паровозного ведомства, бредущий от локомотива к хвосту поезда и звенящий в колокол на ручке.
Пассажиры прощались с провожающими и исчезали в вагонах.
- Прощайте, Вамба,- сказал доктор Доу.- Я желаю вам хорошего пути.
- Благодарить,- сказал туземец, неуверенно поглядел на Джаспера и исправился: - Благодарю.
Он протянул руку, и доктор с мальчиком по очереди ее пожали.
После этого Вамба взял кофр и под неодобрительным взглядом станционного смотрителя с колоколом исчез в вагоне.
Когда уже почти все пассажиры были в своих купе, проводники переключили рычаги оповещения машиниста. Поезд дрогнул и тронулся.
Вамба, волоча тяжелый кофр с Черным Мотыльком, двинулся по проходу. Он не глядел по сторонам, не читал номерки на дверях, словно его нисколько не заботило, где именно находится его место. Из купе раздавались голоса, из щелей тянуло табачным дымом разных сортов – учитывая, что это был третий класс, табак был отвратным.
Вамба прошел мимо указанного на его билете купе, отворил дверь в дальнем конце вагона, но не перебрался в следующий, а спустился с подножки обратно на перрон. Никто его не остановил – видимо, проводник посчитал, что «грязного туземца» выгнали из вагона, и был не против.
Платформа «Корябб» заметно опустела. Лишь служащие Паровозного ведомства о чем-то переговаривались, да пара полицейских пристально наблюдала, чтобы тот, кого они выгнали из города, не вздумал сойти раньше времени. Доктора Доу и его племянника уже не было.
Вамба двинулся к началу платформы – никто его не окликал, никто его не замечал. Он прошел здание вокзала насквозь и под хриплое трескучее приветствие «Добро пожжжаловать в Габен!» вышел в туман Чемоданной площади. Оказавшись под открытым небом, он, не раздумывая, свернул направо и побрел вверх по Бремроук, мимо Старого пассажа и меблированных комнат господина Жубера. Туземец даже не думал возвращаться в этот клоповник и просто шел себе дальше – вдоль трамвайных путей. Он нигде не останавливался и никуда не сворачивал, пока спустя примерно двадцать минут не оказался у заброшенного кабаре «Тутти-Бланш».
Оглядевшись по сторонам, Вамба нырнул в переулок Фейр и направился туда, где висела старая вывеска: «Лавка игрушек мистера Гудвина». Подойдя к ней, он снова оглянулся, затем бросил быстрые взгляды на крыши домов, но ни тайных наблюдателей, ни блеска их оптических приспособлений для слежки так и не заметил. Далее туземец спустился на пару ступеней и достал из кармана связку ключей. Он отпер замок и под негостеприимный звон дверного колокольчика вошел внутрь.
Заперев за собой дверь и на всякий случай бросив последний подозрительный взгляд через пыльные стекла на переулок, Вамба прошел лавку насквозь, после чего отворил низенькую дверку за стойкой. Оказавшись в задних помещениях или, вернее, в одном довольно большом помещении, он зажег свет.
Это место напоминало одновременно и гостиную, и гримерку театра. На одной из стен был изображен мрачный осенний бульвар: голые деревья, черные ветви, очертания фонарей и скамейка, на которой замерла одинокая фигура.
Вамба поставил кофр в углу и подошел к сооружению, накрытому ветхим полотнищем. Одним движением он сорвал ткань – под ней оказалось овальное зеркало в человеческий рост, в резной бордовой раме. Туземец окинул свое отражение пытливым взором, достал что-то из кармана.
У одной из стен стоял небольшой столик, на котором теснились радиофор, граммофон с несколькими рогами и небольшой фонограф. Именно фонограф сейчас и был нужен Вамбе. Он установил в него продолговатый цилиндр «Пухлый Отто», посреди которого проходила кривая бледная полоса, похожая на шрам (две половинки снова стали единым целым – туземец заранее соединил их). Несколько раз Вамба крутанул ручку, заводя механизм, после чего вернулся к зеркалу.
Из раструба зазвучал голос профессора Руффуса, а Вамба тем временем достал из-под зеркала небольшую коробку. Внутри оказались баночки, тюбики и кисти – содержимое коробки напоминало набор плохонькой актриски из кабаре. Первым делом Вамба вытащил изо рта жуткую полу-беззубую челюсть, всю покрытую слюнями. Под ней удивительным образом оказалась обычная челюсть – все зубы были на месте, все были ровненькими – один к одному, поблескивали. С исчезновением вставной челюсти форма лица заметно изменилась – оно сузилось, скулы стали более выраженными.
Далее последовали волосы. Вамба завел оба больших пальца за голову, подцепил жесткую курчавую шевелюру на затылке и одним уверенным движением снял парик. Из-под него выбились гладкие темно-каштановые пряди.
Следом Вамба, или, правильнее будет сказать, тот, кто прикидывался Вамбой, вытащил одну линзу, другую, обнажив карие глаза с небольшой рыжинкой, которые могли бы даже показаться красивыми, если бы в их глубине не проглядывала беспросветная пустота. Достав из коробки баночку с мутной белесой жидкостью и небольшой клочок тряпицы, человек, прикидывавшийся Вамбой, принялся стирать с рук и лица то, что на поверку оказалось темным гримом.
Все то время, что лже-Вамба разгримировывался, из рога фонографа звучал голос профессора. Тот рассказывал о начале экспедиции, о том, как он стал подозревать сэра Хэмилтона, но это не сильно интересовало человека у зеркала. Когда же речь зашла о том, кого профессор боялся на самом деле, человек, прикидывавшийся Вамбой, даже на мгновение отвлекся и повернул голову.
- …я доверял ему! Как я мог в нем ошибаться! Он явно не тот, кем кажется. Я вижу его кровожадные взгляды, он всегда возникает там, где быть не должен, крадется, словно тень. От него никуда не скрыться. Мне уже кажется, что именно он ведет нашу экспедицию, что именно он руководит всем. Его показная вежливость с каждым днем становится все грубее и натужнее. Это актерская игра. Теперь я понимаю. Я… я боюсь его. Всегда держу под рукой нож, а в потайном кармане – револьвер. Но он мне уже не кажется человеком, с которым возможно совладать столь грубыми орудиями. Это какое-то злобное существо, лишь прикидывающееся простым смертным. Я боюсь спать, в горло ничего не лезет, я подавлен и нервически возмущен, мигрень не проходит. Даже в своей палатке я больше не чувствую себя в безопасности.
