– Не знаю, Гейб.
«Почему у меня дрожит голос? Он никогда раньше не дрожал».
– Я не занималась… этим… уже давно.
И очень скучала. Скучала по своему богу, по тому состоянию, когда душа сбрасывает земную оболочку. Я приносила божеству дары и поклонялась ему, и каждый раз, когда медитировала, я видела, как тьму прорезал голубой свет, посылаемый царством смерти, и мне становилось хорошо и спокойно, словно я возвращалась в детство.
Да, но что я увижу, когда пересеку границу мира мертвых? Высокого и стройного мужчину в длинном темном пальто, который будет стоять, сцепив за спиной смуглые руки, и смотреть на меня, сверкая темно-зелеными глазами? Что он мне скажет? Что ждет меня?
«Ты не бросишь меня в одиночестве скитаться по земле». Но он-то меня бросил, сгорел, распался на части прямо у меня на руках. Увидеть его в царстве смерти – значит похоронить последнюю надежду. Окончательно. Я этого не вынесу.
– Ты же лучшая, Дэнни. Ты можешь говорить с призраком, сотворив его даже из кучки пепла, ты всегда была лучшей. Пожалуйста.
Гейб никогда не умоляла, но сейчас в ее тоне слышалась мольба. Она наклонилась вперед, положив локти на стол. «Она готова к действию», – подумала я. Интересно, как сейчас выгляжу я? От меня исходил жар – обычное явление для любого демона.
Нет, дело вовсе не в Гейб. Закрыв папку, я взглянула подруге в глаза. Она выдержала мой взгляд. Гейб, возможно, вообще была единственным человеком, который мог смотреть мне в глаза.
Она видела ту, кем я была. Для Гейб я не изменилась. Под смуглой кожей и прекрасной демонической внешностью она видела прежнюю Дэнни Валентайн. Она не боялась меня и обращалась со мной так же, как в прежние времена. Для Гейб я оставалась все той же Дэнни, ради которой она оставила все дела и помчалась в Рио. Она не бросила мне ни слова упрека, когда я, сбежав от всех, в одиночку вышла против Сантино.
Именно поэтому я и отправлюсь в царство смерти.
Я отвернулась.
– Говори начистоту, Гейб. Что еще стряслось?
– Тебя не обманешь.
Гейб пожала плечами и снова потянулась за сигаретами. Курить она не могла, поэтому только сжала пачку в руке – привычный жест, который действовал на меня успокаивающе и в то же время как-то странно раздражал. Я еще никогда не видела Гейб в таком состоянии.
– Ничего особенного, Дэнни. Если бы у меня было больше фактов…
– Выкладывай все, что знаешь.
Мой голос дрожал и звучал хрипло и низко, как у некоторых «людей». Бутылки на столе звякнули; правая рука начала болеть. Внезапно мне захотелось выпить – может быть, от этого станет легче. Нужно только протянуть руку и взять бутылку.
– Муркок была найдена в своей квартире. Разумеется, я все там обыскала и ничего не нашла. За исключением вот этого.
Гейб протянула мне сложенный листок бледно-розовой линованной бумаги.
Я взяла его; в моих покрытых ярким молекулярным лаком ногтях отражался свет дневных ламп. На первый взгляд ногти выглядели вполне обычно – только кончики у них стали заостренными, как когти зверя. Еще один признак того, что я больше не человек. Мои кольца сияли. Теперь они проснулись и начали реагировать все как одно, и не потому, что воздух в комнате был пронизан энергией и напряжением, которые излучали я и Гейб. Линия силы, протянувшаяся между нами, была почти осязаема. Джейс, разумеется, лениво развалился на стуле, как огромный белый кот, испуская запах перегара и человека, к которому примешивался еще и запах мускуса и мужчины; его острая, четко очерченная и резко пахнущая энергия смешивалась с колючей аурой шамана.
Я почувствовала – от розовой бумаги исходит запах ужаса, на который наслаивается удушливый аромат сирени; кажется, это запах женщины. Мы, некроманты, закрытое сообщество, мы нервные одиночки, звезды-невротики. Что поделать – нам приходится держаться обособленно. Даже среди псионов сочетание таланта и генетической предрасположенности, свойственное некромантам, встречается весьма редко. О Кристабель я слышала уже не раз.
Один уголок листка был оторван. Осторожно, словно в нем могла сидеть змея, я развернула листок.
Нужно быть осмотрительной.
Я взглянула на розовую бумагу. Дыхание перехватило.
– Вот черт, – пробормотала я.
Почерк был очень неразборчив, словно Кристабель писала в спешке. Большие петли, буквы вылезают за строчку; написано красными, как драконья кровь, чернилами; кончик ручки в нескольких местах продырявил бумагу. Словно острые когти.
«Черная комната», -
прочитала я. И ниже, заглавными буквами:
«ВСПОМНИ, ВСПОМНИ РИГГЕР-ХОЛЛ. ВСПОМНИ РИГГЕР-ХОЛЛ. ВСПОМНИ… ВСПОМНИ»…
Последняя буква заканчивалась длинным росчерком, уходящим вниз, словно человека куда-то потащили, не дав ему дописать.
Я жадно хватала ртом воздух. В мозгу, словно у меня начался бред, всплыла безумная картина: я лежу на полу, как вытащенная на сушу рыба. Усилием воли я заставила себя дышать. Мир померк и приобрел серый оттенок; я смотрела на него, как сквозь запотевшее стекло. Спина загорелась от острой боли; такая же боль пронзила левую ягодицу. «Нет. Нет, у меня больше нет этих шрамов. У меня их нет. Нет».
Чтобы справиться с собой и начать дышать, мне понадобилось несколько секунд. Я взглянула на Гейб, которая молча восседала за столом, виновато глядя на меня своими темными глазами.
– Вот черт.
На этот раз я произнесла это уже почти своим голосом. Словно меня сильно ударили, и от этого у меня сбилось дыхание.
Гейб кивнула.
– Я знаю, ты там училась. До того, как состоялся суд, и Гегемония закрыла школу. Муркок была старше тебя на несколько лет и давала на суде показания.
Во рту было сухо, словно в пустыне.
– Я знаю, – безжизненным голосом произнесла я. – Sekhmet sa'es, Гейб, это же…
– Напоминание о твоем пошлом прошлом?
Впервые шутка Гейб меня не рассмешила. Сейчас мне вообще было не до смеха.
Внезапно я почувствовала, что правая рука сама ухватилась за левое плечо, словно хотела вырвать из него непрерывную боль. Я снова уставилась на листок розовой бумаги. В его верхней части стоял торопливо начертанный глиф. От него не исходила энергия – его не успели зарядить.
Вероятно, Кристабель что-то помешало. Или кто-то. Тот, кто разорвал ее на куски.
Неужели человек на такое способен? Мне приходилось видеть ужасные вещи, которые сотворяли с человеческим телом, но такое…
– Когда она это писала?
«Говорю деловым тоном, как в былые времена, словно стала прежней. Может быть, потому, что мне не хватает дыхания? Аллилуйя. Нужно срочно восстановить дыхание, и тогда все придет в норму. Это ведь так просто».
– Неизвестно, – ответила Гейб. – Мы обратились за помощью к Хэнди Мэнди, так она, когда это увидела, просто вырубилась, и все. Когда пришла в себя, сказала, мол, с нее хватит, и быстренько смылась, прихватив с собой бутылку, а потом нализалась так, что до сих пор не может протрезветь. Бутылка стояла на столе в спальне, где Муркок была… убита. Следов взлома не было – линии защиты на месте, правда, немного ослабли, но все же на месте. Защита была взломана изнутри.
«Изнутри?»
– Значит, это был кто-то, кого она знала?
Мне снова захотелось схватиться за плечо, но я удержалась, только сжала пальцы. В воздухе появился новый запах.
Страх. Острый, липкий запах страха, словно я преследую преступника.
Но пахло не от преступника, а от меня. Глаза Гейб потемнели, брови сдвинулись.
– Этого мы не знаем, Дэнни.
– А две предыдущие жертвы?
– Здесь тоже есть кое-что… интересное. Первая – некий Брайс Смит, зарегистрирован как нормал. Только жил он в доме, где была установлена невероятно мощная защита. Возле его тела магических знаков не было. Вторая жертва – Урсула, девица из заведения Полиамур.
Гейб презрительно скривила губы.
Я тоже. Полиамур – трансвестит, королева продажного секса Сантьяго-Сити. Впрочем, винить ее было не в чем – секс-ведьмочками рождаются, к тому же нормалы так презирают и боятся псионов, что мы просто вынуждены держаться своего сообщества. Хотя… как все-таки хорошо, что я не родилась секс-ведьмой.
– Нормал, секс-ведьма и некромантка. – Я покачала головой и откинула с лица иссиня-черную прядь волос. – О боги.
– Больше мы ничего обнаружить не смогли, – сказала Гейб. – Поэтому решили обратиться к тебе.
«Очень мило. Копы зовут меня на помощь, когда дело у них не клеится. Очевидно, это большая честь?»
От этих мыслей легче не стало. Я снова взглянула на бледно-розовую бумагу. Гейб сидела не шевелясь.
«ВСПОМНИ РИГГЕР-ХОЛЛ». Эти слова, написанные на розовой бумаге, стояли у меня перед глазами, словно в чем-то обвиняя. Мне не хотелось вспоминать о «Риггере». Напротив, я делала все, чтобы его забыть.
«Как хочется сказать Гейб, что я возьмусь за это дело только ради нее». Я швырнула записку на стол, словно она обожгла мне пальцы. Будь это и в самом деле так, я бы не удивилась.
