И все же шелест, раздавшийся за спиной, заставляет обернуться.
– Прошу моих дорогих гостей успокоиться, – теперь в голосе Освальда звучала неприкрытая насмешка. – Эти существа… не причинят вам вреда.
…существа.
Они выползали из коридора, медленно, настороженно, то и дело останавливаясь. Изломанные тела, длиннорукие, длинноногие. И лысые головы слишком тяжелы для тонких шей. Эти головы раскачиваются, точно бутоны на гибких стеблях.
…ползет змеей терпкий цветочный запах.
…не цветов – плесени.
– Господи!
Голос заставил подземника вздрогнуть и оскалиться.
– Не надо, – мягко попросил Освальд. – Они очень нервно реагируют на громкие звуки. И на резкие движения тоже. Ко всему они чуют запах страха. А вам ведь нечего бояться, дорогие гости?
Смех. Ему и вправду весело? До слез, до истерики. И подземник замирает у кресла, он тянется к Таннис, нервно трепещут раздутые ноздри, а выпуклые глаза почти скрыты плотными веками.
– Кыш. – Таннис топнула ногой, и тварь отползла, но, повинуясь едва заметному жесту Шеффолка, устроилась перед креслом, она свернулась, спрятав чрезмерно длинные кисти рук под тело, и замерла.
– Будьте мягче, это ведь тоже люди… когда-то были.
Неправда.
От твари воняло подземельем. И кажется, кто-то упал в обморок, кому-то стало дурно, только мертвой герцогине было все равно.
– Это лишь малая часть тех, кто признал мою власть. Надеюсь, их пример вас вдохновит… очень надеюсь…
Они вставали на колени, нехотя, с явным неудовольствием, однако не смея противиться власти нового короля. Наверное, они, эти люди, рассчитывали, что Освальд сделает за них грязную работу, а потом исчезнет. Это было бы очень порядочно с его стороны – исчезнуть, освободив дорогу людям куда более достойным… и он знал об этих их жалких мыслях, оттого и смотрел сейчас свысока, с презрением.
Блеклое лицо.
Злое.
Наверное, Таннис тоже следует встать на колени, но она сидит, вцепившись в подлокотники кресла, пытаясь понять, чудится ли ей странный тонкий звук…
…он раздается под домом.
И где-то сверху.
Он заставляет подземников волноваться, и твари скулят, пластаются на каменном полу. А розы, белые нежные розы сохнут прямо на глазах. И лепестки их вдруг осыпаются… не лепестки – пепел.
Пеплом пахнет.
Разожженным камином. Свечи стремительно оплывают, и по белому атласу стен бегут огоньки. А звук нарастает. Он громкий, и Таннис все же решается отпустить кресло… она затыкает уши, с удивлением обнаруживая, что из ушей идет кровь… и не только у нее.
Подземник катается по полу, изгибаясь и воя.
Освальд стоит, упираясь в стену, он дышит раскрытым ртом… кто-то кричит, громко и надрывно… и Бога молит… и надо встать… надо уйти… что-то пошло не так…
Пламя расползается по иссохшим лепесткам. Оно заглядывает в гроб, пробуя мягкую его обивку, цепляясь коготками-искрами за дерево, заглядывая в лицо покойнице. И это лицо искажается, точно она, герцогиня Шеффолк, вдруг оживает, чтобы закричать…
А Освальд идет, шатаясь, едва ли не падая…
– Вставай. – Ее подняли рывком, и Таннис скорее прочла приказ по губам, чем услышала. – Уходи…
Куда?
К себе, в комнате Райдо и…
– Уходи… – Освальд тянет ее за собой.
Оглядываться нельзя…
…тлеют гобелены на стенах, и блестящий доспех не защитит рыцарей от мертвого огня.
Люди остались… надо спасти людей… надо остановиться…
И ей не позволяют, Освальд с силой толкает Таннис вперед, за неприметную дверь, и сам останавливается, чтобы перевести дух.
– Туда… прямо… будет выход… Таннис, иди… пока я еще…
Он не договорил, провел ладонью по лицу, размазывая кровь.
– Там выход.
Руки на плечах.
– А ты…
– Я останусь… так надо… я ведь король. – Он провел пальцем по губам. – У меня и корона есть… вот… давно хотел тебе показать.
Тонкий золотой ободок и шесть алмазов.
Ему к лицу корона.
– Может, у меня еще получится… пожелаешь удачи?
– Я бы хотела.
Кивнул.
И сгреб Таннис в охапку.
– Уходи…
– Отпусти.
– Сейчас… еще немного… помнишь, я ведь тоже живой… пока живой…
Поцелуй осторожный.
И жадный. И наверное, она бы могла полюбить этого человека когда-нибудь, в другой жизни, где он не попытался бы стать королем. Но, наверное, он не был бы собой, если бы не попытался…
– Беги, малявка… – Он отступил. – Прямо по коридору… а потом налево… прямо и налево. Запомнила?
Запомнила.
И бежать пыталась, но как бежать, когда земля под ногами раскачивается? Неустойчивая какая… влево и вправо… и стены неровные, Таннис опирается. Ей надо остановиться.
Вернуться.
Райдо… наверняка услышал, что происходит в доме.
…с домом.
Он дрожал и расползался. По каменным стенам ветвились трещины, а воздух стал сухим, и, наверное, еще немного, и сам этот воздух вспыхнет.
Надо идти.
Шаг и еще… и десять… и двадцать… прямо и налево… выход там. Выбраться и… не ради себя… у нее получится… прямо и налево…
…до поворота.
Не дойти. Дорогу заступили, и такой знакомый родной голос сказал:
– Я тебя поймал…
…поймал.
…но все-таки для слез еще не время. Потом, когда ей больше нечем заняться будет.
Наверное, он мог бы спастись.
Уйти. Исчезнуть, вновь скинув чужое лицо, с которым за эти годы сроднился.
Наверное, он мог бы устроиться на новом месте и попытаться жить, если не как все, то хотя бы как-нибудь. Наверное…
Освальд Шеффолк надел корону.
Он вернулся в объятый пламенем зал и опустился в кресло, то самое, в котором сидела Таннис.
…кажется, кричали…
…плакали…
…умоляли и требовали… визжали подземники, и пламя пахло свежей кровью, но запах этот не тревожил. Освальд Шеффолк смотрел в лицо той, кого сам назвал матерью.
Он сдержал слово: корона вернулась к Шеффолкам.
Ненадолго.
– Освальд, – Марта присела на скамеечку для ног, – я огня боюсь…
– Уходи.
– Мне некуда… и как ее одну оставить? Она одна там не сможет… никак не сможет.
Марта закашлялась. Зал постепенно наполнялся дымом.
– У тебя печенье осталось?
– Вот, – она раскрыла ридикюль и вытащила печеньице, – держи…
– Спасибо, Марта…
…испугаться она не успела, толстая неуклюжая женщина. Только коснулась вскрытого горла, из которого хлестануло кровью. Освальд надеялся, что ей не было больно.
Она точно боли не заслуживала.
Жаль, что все получилось именно так… он закрыл глаза.
Уйти?
Нет, он все равно обречен, и если умирать, то – королем.
Кейрен поднимался. Медленно, упираясь когтями в стену. Стена была гладкой, когти соскальзывали, слоились, и осколки больно впивались в уже-почти-человеческие пальцы. Саднил живот. Кейрен потрогал его, убеждаясь, что раны затянулись толстой корой живого железа. Оно прилипло к пальцам, потянулось за ними тончайшей паутиной.
Идти.
Шеффолк-холл наблюдал за чужаком.
Окна заперты.
Решетки… и не то виноград, не то плющ, но сейчас смешно думать, что Кейрен сумеет подняться. Остается главный вход…
С каждым шагом Кейрен чувствовал себя уверенней. Вяло подумалось, что появление его в подобном виде на похоронах герцогини произведет сенсацию… хотел засмеяться, но смеяться было больно.
…не через главный.
Запасной, который для слуг… Кейрен ведь помнит план дома… дверь должна быть где-то рядом… боковое крыло… левое, точно левое, потому что обойти дом у него элементарно сил не хватит. А надо. И он идет, с каждым шагом ступая все более уверенно.
Все-таки холодно.
Кейрен от души холод ненавидит, а огонь, опаливший было, вдруг отполз.
Жила отступала, огрызаясь, всхрапывая, но отступала. И Кейрен все-таки рассмеялся, а от смеха треснула корка живого железа.
Аккуратней надо.
А у него не получается аккуратней… и главное, чтобы дверь нашлась.
Нашлась.
И поддалась, впуская в сумрачный коридор. А он глупец, что в прошлый раз верхом полез, мог бы подумать про дверь… кажется, дыры в боку способствуют работе головы.
Дыры затянулись.
Теперь только резких движений не делать. Раз и два… и три-четыре… коридор разветвлялся. Из левого его рукава тянет сдобой, жареным мясом, специями и горелым жиром. Кухня?
Значит, направо…
…и прямо… и лабиринт коридоров, в котором легко заблудиться. Но дом почти пуст, почти мертв… все собрались в холле?
И Таннис…
Кейрен остановился перед щитом. Некогда надраенный до блеска, тот покрылся мутной пленкой окислов, оно и хорошо, к зеркалам Кейрен был морально не готов.
Дальше куда?
Прямо. И налево… лестница вверх… коридор… снова лестница, но уже вниз… узкие окна, витражные стекла, от которых на полу россыпь разноцветных пятен. Стекло холодное. И запах гари.
Жила стучит-гремит, мешает сосредоточиться.
Остановиться.
Сесть, потеснив в нише древнюю вазу, которая рассыпается от прикосновения. Неудобно как-то получилось, но надо дух перевести. И подумать.
