Грасс. — “Это Аудиториум, Соколов. То, что они заменили мне воспоминания, не отменяет того, что я сделала. А это означает, что однажды, когда Аудиториуму понадобится моя помощь, мои связи или мое еще что-нибудь, они напомнят о моем поступке. Не сомневайся, с них станется”.
“Значит сделай все так, чтобы они как можно реже о тебе вспоминали”, — ответил я.
“Боюсь, отныне это не от меня зависит”, — грустно ответила Грасс.
Я закрыл глаза, но сон как рукой сняло. Взглянул на часы и внезапно понял, что мы проговорили добрых два часа. Все же требовалось немного поспать. Вроде бы все важное решили, Аня, судя по ответам, собиралась проявить благоразумие. А большего я отсюда сделать не мог.
“Соколов, еще не спишь?” — прервала мои размышления байкерша.
“Пытаюсь заснуть. Чего тебе?”
“Даже не спросишь, почему я все же убила его, хотя могла пощадить? Неужели неинтересно?”
“Это не мое дело”, — ответил я и отвернулся лицом к стене. — “Спокойной ночи, Грасс”.
***
Я проснулся от какого-то неприятного запаха и холода. Морозный воздух кусал меня за щеки, а ноздри раздражала вонь табачного дыма.
Открыв глаза, я тут же посмотрел на часы: пять утра. Час до подъема. А холод и сигаретный дым тянулись из дыры в стене. Ну конечно, кто ж еще…
“Грасс, ты с ума сошла?” — рявкнул я так, что Анька от неожиданности едва не свалилась с подоконника. Что-то грохнуло, зашуршало, и я услышал скрип окна.
“Твою мать! И тебе доброе утро. Чего орешь прямо в мозг?”
“Здесь нельзя курить!”
“Пффф, убегать тоже было нельзя. Я немножко. Всего одну”.
“Завязывай, мне холодно”, — проворчал я и натянул одеяло по самый подбородок.
Грасс, видимо, вняла моей просьбе и, кажется, даже воспользовалась заклинанием, чтобы лучше проветрить камеру. Запустила слабенький “Вихрь”, который мы разучивали на Прикладной Благодати, и пустила ураганчик по комнате.
Я хотел было снова отрубиться, но на этот раз не позволили уже наши надзиратели. Кто-то шаркал по коридору, гремел ключами и возился с дверью нашего отсека.
Что-то они рановато.
— Соколов, подъем! — громкий стук кулака Гром-бабы звучал так, словно она била половником по здоровенной металлической кастрюле. — Просыпайся! К тебе гости.
Я раздраженно стащил одеяло и свесил ноги.
— Не рановато ли для приема посетителей, Светлана Александровна? — проворчал я, но принял вертикальное положение, как того требовал устав.
Дама не ответила. Лишь что-то пробурчала себе под нос и отперла дверь моей камеры.
— Входите, — она кивнула невысокому человеку, силуэт которого темнел в дверном проеме.
— Благодарю.
— Погодите, свет включу, — спохватилась надзирательница.
— Не стоит утруждаться, — гость зажег “Жар-птицу” и запустил ее под потолок — камера тут же озарилась мягким оранжевым светом.
А я узнал своего визитера.
— Доброе утро, Станислав Янович, — зевнув, поприветствовал я войтоша ректора.
Не спрашивая разрешения, Любомирский прошел к столу, выдвинул стул и уселся напротив меня. Принюхавшись, он улыбнулся.
— Не знал, что вы курите, ваше сиятельство. Советую прекратить. Это пагубная привычка.
— Не я. У меня здесь есть сосед.
— О, наслышан, наслышан…
— Чем обязан визиту в столь раннюю пору? — вскинул брови я и поежился от холода.
Любомирский бросил многозначительный взгляд на надзирательницу и та, поджав губы, захлопнула дверь, оставив нас наедине. Но я был уверен, что дамочка подслушивала.
— Михаил Николаевич, полагаю, произошло ужаснейшее недоразумение, — с театральными интонациями начал войтош. — Вас не должны были отправлять под стражу. Его высокопревосходительство узнал о вашей участи вчера глубоким вечером и был разъярен. Однако мы решили, что будить вас среди ночи и переводить в Домашний корпус будет не лучшей идеей.
Ах вот оно как. Значит, до Долгорукова дошла информация, и он тут же отправил своего цепного пса по мою душу. Как тебе такое, Мустафин? Один — один, сволочь.
Я не удержался от гнусной ухмылки.
— Значит, вы пришли вызволить меня из заточения?
Любомирский кивнул.
— Разумеется. Негоже человеку ваших талантов и заслуг гнить в карцере как какому-то преступнику-рецидивисту. Я забираю вас немедленно, — он вытянул руку. — Ваше запястье, пожалуйста. Нужно снять ограничительный браслет.
— Но приказ был подготовлен согласно Уставу, — возразил я.
— Боюсь, некоторые сотрудники слишком вольно трактуют некоторые доктрины нашего закона, — кисло улыбнулся войтош. — Однако и этот момент мы уладим. Что до вашего наказания за кражу господина Пантелеева, то, учитывая давнюю традицию, было решено заменить пребывание в карцере на общественные работы в свободное от учебы время. Итак, ваше сиятельство, руку…
Я виновато улыбнулся и вложил в протянутую ладонь Любомирского расстегнутую змейку браслета. Войтош удивленно вскинул брови.
— Вот как…
— Местные артефакты настроены на Благодать, — объяснил я. — Боюсь, произошел конфликт с моей родовой силой.
Губы ассистента ректора растянулись в слабой улыбке.
— Ну конечно. А вы, стало быть, решили умолчать об этом обстоятельстве.
— Но и попыток бежать не предпринимал, — ответил я тем же чуть насмешливым тоном.
Любомирский спрятал артефакт в карман и кивнул на висевший на вешалке китель.
— Переодевайтесь в форму, Михаил Николаевич. Вы возвращаетесь в Домашний корпус.
Я поднялся и прошлепал до вешалки, как вдруг обернулся.
— Выпускают только меня?
— У вашего сиятельства есть иные варианты?
— Я не единственный отбываю здесь наказание за кражу Головы, — я кивнул в сторону соседней камеры. — Полагаю, будет несправедливо освободить зачинщика и оставить одного из помощников в заточении. Здесь, знаете ли, холодно по ночам. Можно и воспаление какое подхватить. Да и как-то это не по-мужски — оставлять даму в затруднительном положении…
“Соколов, не дави!” — возникла в моей голове Грасс. Ну конечно, она подслушивала. Спасибо дырке, для этого даже не нужно было стараться. — “Тебе и так повезло выбраться отсюда. Не торгуйся! Я справлюсь”.
Ну уж нет. Мне нужно внимательно за ней следить. Поэтому если выйду я, то выйдет и Грасс.
Любомирский изучающе глядел на мое лицо, словно силился прочитать мой замысел. Не знаю, был ли он менталистом и мог ли залезть мне в голову, но характерного жжения от воздействия я не почувствовал.
— Что ж, ваше сиятельство… вы вьете из меня веревки. Вернее, из моего господина, — вздохнул он. — Но на что не пойдешь ради сохранения всеобщего спокойствия… Согласен. Вашу… однокурсницу тоже выпустят сегодня. Прошу, собирайтесь, а я тем временем распоряжусь, чтобы разбудили госпожу Грасс.
— Благодарю, Станислав Янович, — искренне обрадовался я. — Я это ценю.
— А мы ценим вас, Михаил Николаевич, — ответил Любомирский и вышел за дверь.
Через несколько секунд я услышал стук в дверь камеры Ани.
“Во что ты влез, Соколов?” — на этот раз в голосе Грасс сквозил испуг. —
