назвать пухляшкой, лицо круглое, глаза голубые, коса светлая
Если кто из этой пятерки мне и понравился, то разве что последний пухлик. Легкая полнота ее совсем не портила, а круглые аппетитные щечки так и вызывали желание потискать их, как игрушу-сквиш. Но, если честно, то больше всего мне запали в душу ее глаза. Причем не те глаза, которые третьего размера, а те, что на лице. Остальные смотрели на меня с легкой и вполне заметной брезгливостью, пухляшка же распахнула свои ясные голубые глаза с таким нескрываемым восторгом, что можно было бы влюбиться.
Чего она на меня так смотрит?
Как будто первый раз в жизни подьячего Разбойного приказа видит. Хотя кто ее знает, может, какие-то романтические фантазии… Нет, девочка, ничего у нас не получится. Ну… Она не в моем вкусе. Я люблю взрослых женщин, а эта слишком молодая… И во-вторых — эта конфетка не по-моему хлебалу.
Передо мной расселись на лавке — дети князя Телятевского. Три княжича и две княжны. Вернее, один из них — не сын, а племянник, но для князя все равно, что сын. И вот именно с них я сейчас должен снять отпечатки пальцев и сравнить с теми, что на ноже. По неизвестной мне причине допросить их с помощью боярского волшебства князь не хочет или может. То ли это чересчур жесткая метода допроса и после нее становятся дураками (навряд ли, не мог же князь так просто пустить в расход всю свою челядь, дружину и помощников. Хотя…) или же боярским детям ставят защиту от ментализма, причем такую мощную, что даже отец не может ее пробить или снять. Я не знаю, а меня не проинформировали.
Получается, из всех находящихся в доме остались только эти пятеро. Жену князя убил кто-то из его детей. И я должен указать на убийцу. Или оправдать их всех, если отпечатки все же не принадлежат ни одному из них.
Стремно-то как!
— Подьячий, приступай.
Я достал полированную медную пластинку и подошел к первому из молодежи. Поясной поклон:
— Княжич, приложите сюда средний палец.
— Отец, — меня проигнорировали и обратились к Телятевскому, — А я должен это делать? По-моему…
— ДОЛЖЕН, — рыкнул князь.
Больше замечаний не поступало. Все дети князя покорно оставляли мне отпечаток пальца, я переносил его на бумажный листок, нумеровал, клал на низкий столик, стоящий перед Телятевским. Не то, чтобы это было обязательно, но — на всякий случай. Чтобы у князя не возникло мысли, что я что-то перепутал, случайно или намеренно. Он мрачно смотрел на бумажки, но никак происходящее больше не комментировал.
— Княжна, приложите средний палец.
Какие пальчики… Тонкие, длинные, с розовыми ноготочками… Интересно, как ее зовут…? О чем ты вообще думаешь?! Угомонись!
Я все же не удержался и осторожно придержал эти пальчики, якобы для того, чтобы сделать более четкий отпечаток. И она не отдернула руку!
Да что со мной такое?
Я мысленно дал себе пощечину. Может, она воздействует на меня? Специально, чтобы подразнить? Вернее, она на меня, конечно, действует… но я имел в виду ментальную магию.
Соберись, тряпка!
Ну вот, все отпечатки собраны, осталось их сравнить. Начнем с пухляшки-обаяшки. Так-то сразу видно, что ее пальчики меньше по размеру, но кто их, бояр, знает. Ведь никто не запрещал им кроме ментальной магии пользоваться и Словами. Может, эта девочка произносит какое-нибудь Огромное Слово и превращается в здоровенную громилу типа Халка. Хотя у Халка и отпечатки пальцев, наверное, должны меняться… Или нет?
Я поймал себя на том, что смотрю на два бумажных листа и размышляю над тем, совпадают ли отпечатки пальцев у Брюса Баннера и Халка.
Соберись!
Нет, у обаяшки отпечатки не подходили. Странно, но меня это обрадовали. Вот не хотелось мне, чтобы этот симпампончик был убийцей.
Вторая княжна… Тоже нет.
Княжич… Нет.
Второй княжич… Хм. Подождите…
Я пересмотрел обе бумажки, сравнивая и все больше и больше убеждаясь, что я встрял.
Отпечатки совпадали.
Может…
Нет. Все-таки совпадали.
Я кашлянул и посмотрел снизу вверх на окаменевшего князя. Я перебирал бумажки стоя на колене у столика, поэтому Телятевский видел все происходящее и прекрасно понял, что означала моя заминка.
— Кто? — тихо произнес он.
Я замялся. Никто мне княжеских детей не представил, и как обозначить хозяина отпечатков я не сразу сообразил. Не называть же его «номер два».
— Средний из юношей, Василий Павлович. Это его следы на ноже.
Телятевский встал. Резко, как будто собирался прыгнуть с места.
— Кеша, Коля, Женя, Клава — можете идти. Сережа — останься.
Княжичи переглянулись, моя ясноглазая… кхм… не моя… ну, вы поняли… явно что-то собиралась спросить.
— Клава — все вопросы потом. Идите.
О, ее зовут Клава… И… А мне-то идти?
Про меня, кажется, забыли. Оба князя, Телятевский и Дашков, подошли к княжичу Сергею. Тот недоуменно посмотрел на них:
— Что случилось, отец?
Телятевский бросил взгляд на пол, туда, где лежало тело его жены, сейчас куда-то перенесенное.
— Зачем ты убил Василису, Сережа? — тихо спросил он.
— Я? Василису?!
Честно говоря, прозвучало убедительно. Я занервничал еще больше. Может, я ошибся? Ну, например…
— Ты. Василису. Зачем?
— Отец!
— Следы на ноже тебя выдали.
— Не было на нем никаких следов!
Княжич захлопнул рот с такой скоростью, что лязгнул зубами. Но было уже поздно. Телятевский схватил его за грудки и поднял над полом. Потом затряс, как собака крысу, только сапоги зелено-травяного цвета заболтались в воздухе.
— Чем ты думал, когда ее убивал?! Ты знаешь, как трудно найти природную ведьму!!!
Так. Стоп. Я как-то потерял нить рассуждений. Я думал, князь переживает из-за смерти любимой, а тут выясняется, что она была ведьмой. И в этом качестве зачем-то была нужна князю, а его сын эти планы разрушил. И я только что об этом узнал. Интересно, успею ли я, до того, как про меня вспомнят, научиться проходить сквозь стены?
— Ты знаешь, что в Москве была одна-единственная природная ведьма?
— Может, обратишься к ней? — полузадушено прохрипел сын князя.
— Не могу! Потому что ее сегодня ночью убили!
— Зачем мне убивать Василису?! — княжич задергался и выбросил руку в мою сторону, — Это все он! Это приказной! Он меня оклеветал! Ладно бы следы души совпали, а то какие-то грязные пятна! Зачем мне ее убива-а-ать?
Князья медленно, как башня танка, начали поворачиваться ко мне… И меня озарило. Я вспомнил, откуда мне знакомы эти две родинки на левом виске княжича.
— Петр Леонтьевич, Василий Павлович, разрешите сказать? — согнулся я в земном поклоне.
— Говори, — ничего хорошего не обещающим голосом
