подходящих условий для превращения.
– А много раз ты уже превращалась в волка?
– Шесть раз. Причём во второй раз было ещё страшнее, чем в первый. Стояла и тряслась: а вдруг не получится? Всё обошлось, я даже запомнила, как охотилась на зайцев, а их там, куда ни шагни, полным-полно, так и просят, чтобы их съели.
– И ты съела?
– Ну да. Зайцы – это деликатес для новичков, – усмехнулась она.
– Почему именно для новичков?
– Опытные волки охотятся на кабана, а нам это пока что опасно, тем более, вепря надо резать целой стаей. Может быть, и нам с тобой удастся когда-нибудь поохотиться вместе.
– Зарекаться не будем. Кто знает, как там всё сложится, – неопределённо ответила ей я.
Мы болтали ещё о чём-то постороннем, просидели до самого вечера, потом попрощались. Надя хотела помочь, внести в мои мысли хоть какую-то ясность, не влезая при этом в те области, о которых мне было бы неприятно говорить.
Было странно, что она, ещё такая юная по возрасту, говорила и рассуждала, как моя мама, и советовала смириться с тем, что для меня уготовлено.
«Н-да… Смириться, но не давать себя в обиду, – рассуждала про себя я. – И как это понимать? Может, и Надю подговорили, чтобы она попробовала меня переубедить? Неужели она согласилась бы на такое? Неужели все вокруг меня – не те, кем казались раньше? Как же теперь с этим жить и кому доверять?»
После размышлений, которые ещё только больше запутали меня, мне не хотелось ни оставаться в Нижнем Волчке, ни возвращаться в Краснодар, где меня ожидал переезд в тюрьму.
Я собиралась в Краснодар, словно в бой, только вместо брони на мне было каменное лицо, а вместо оружия – дерзкие колкие слова (у меня было достаточно времени, чтобы придумать и отрепетировать своё поведение в наиболее вероятных ситуациях).
В предпоследний день зимних каникул, когда я приехала в город, мне предстояло узнать ещё одну новость: родители Дилана жили за соседней дверью. Эта квартира была подарена ему на совершеннолетие, он уже много лет подряд жил в ней. Вот так «сюрприз».
Это была минимально обставленная «однушка». Ничего лишнего: шкаф, диван, стол, стул. Всё пыльное. В углу комнаты валялась гора коробочек разнообразных размеров и форм – свадебные подарки.
«Надо же, – подумала я, – кто-то удосужился их сюда привезти».
– Мой сын просил тебя никого сюда не водить, кроме матери и сестры, разумеется, – передал мне Владимир Александрович.
– Он знает, что я здесь?
– Конечно, знает! – он хмыкнул. – Ну, осваивайся, приберись и проветри, здесь грязно и душно. Разбери подарки. Бельё найдёшь в шкафу, продукты купишь сама. Если будут вопросы, спроси Лидию Николаевну, она почти всегда дома, – он положил деньги на трюмо и вышел.
Как только за ним захлопнулась дверь, я позвонила маме и попросила уговорить Владимира Александровича вернуть меня в общежитие. Она ответила, что я теперь часть той семьи и должна принимать их заботу.
Разбитая и обиженная, я поплелась забирать свои вещи и выписываться из общежития. Главное – сделать вид, что я в порядке.
Люда налетела на меня, взбудораженная слухами о моём штампе в паспорте.
– Почему ты нам с Анкой не сказала?
– А чем тут хвастаться?
– Как это чем хвастаться? Мы же твои подруги, а самого важного о тебе не знали! Как дуры, пытались тебя с кем-то познакомить…
– Всё непросто, Люда, и это далеко не самое важное обо мне, это вообще ничего не значит, поверь мне, – я осеклась, поняла, что начинаю болтать лишнее. – В общем, я съезжаю, буду жить с родителями… э-э-э… как бы… мужа, – фактически не соврала я, изобразив на лице озорную улыбку.
– А где он сам? Он тоже студент?
– Нет, он сейчас в длительной командировке, он уже не учится.
Только бы любопытная Лю не задала вопроса, на который у меня нет ответа…
– Блин, – вышагивала возмущённая Люда, – я реально думала, что ты ещё девственница. И когда ты успела?
– Ах, я чертовка! – подыграла я.
– Ещё слабо сказано.
Мне не хотелось уходить, но остаться – означало бы поставить мишень для острых и щекотливых вопросов. Как же противно оттого, что приходится скрывать правду от подруг и притворяться…
– Ай да я! Всё, мне пора, – я, наконец, собрала вещи. – Анке скажи, что я забегу на неделе.
– Анка тебя не простит. Ты обещала составить ей компанию на танц-баттле завтра, – вытаращила на меня глаза Люда.
– Ой, точно! Из головы вылетело… Я постараюсь прийти! Да, её любимую мою кастрюлю оставляю тут, так и быть.
– Ты святая! Манны тебе врачебной и мира! Ты моя лучшая соседка.
– Хорошо, что Анка этого не слышит, – подмигнула я. – Пока!
Полгода балаганного счастья завершились. Теперь мне предстояло каждый вечер, приходя домой и поворачивая ключ в замке, бояться, что там кто-то есть.
Я разложила свои вещи по свободным полкам (таких оказалось всего две, а платяное отделение было забито разными деловыми костюмами и рубашками).
«Чёртов модник…» – прокомментировала я и закрыла дверцу.
Я не стала трогать чужие вещи. Мне вообще не хотелось разбирать сумку, но каждый раз рыться в ней тоже было бы неудобно.
Теперь у меня появилось ощущение, что за мной наблюдают. Но это можно было отнести к проявлениям паранойи. С самого Нового года бредовые мысли начали посещать меня всё чаще.
Следующим вечером я всё-таки пошла на танцевальный поединок с Анкой. Мой запал был зажжён, и мне казалось, что я лечу, а не иду в клуб. Это было студенческое заведение при общежитии, все свои. Меня давно перестал смущать неизвестно кем и зачем установленный пилон на нашей маленькой сцене; особо смешно было, когда заведующий общежитием, маленький кругленький старичок с кавказским акцентом, произносил речь, опираясь плечом на этот самый шест. Старичка все любили, он был строг в словах, но тут же шутил, тем самым разряжая обстановку. В тот вечер перед дискотекой он тоже пришёл сделать важное объявление.
– Вы все – мои дети, я люблю вас, как собственных детей, хотя те слушаются лучше! Но если я у кого-то из вас найду следы распития спиртного, я не посмотрю, что вы мои дети, и выгоню вас! Сегодня мы потеряли троих наших братьев! Они устроили в комнате проходной двор! – произнося слово «двор», он взвизгнул. – Они разбили стёкла и заткнули окно одеялом! Они пропускали в общежитие опоздавших студентов и людей посторонней наружности! Я установил правила для блага всех вас и нас, и это непростительно! Вы разбили моё сердце! – он снова взвизгнул и в зале раздался чей-то смешок. – А вам смешно! Кому смешно?
Тут же его стали успокаивать и, в конце концов, заболтали. Началась дискотека.
Нас, соревнующихся, было несколько пар, все танцы были сплошным экспромтом, участники выступали по очереди. Победителя выбирали по громкости аплодисментов и визга болельщиков.
И я оказалась лучшей! Моё имя несколько раз объявили на весь зал. Правда, в подарок мне досталась бутылка виски. За ненадобностью я отдала её парням с моего этажа (с моего бывшего этажа).
Несколько раз меня приглашали на медленный танец. Я соглашалась, словно отрывалась напоследок перед заточением в тюрьму. Здесь мне всё стало родным, я могла быть собой, раскрыться перед людьми.
Домой я отправилась, когда была уже почти полночь, решила не тратиться на такси и прогуляться пешком. Редкий снег скрипел под ногами от крепкого мороза, не свойственного нашей широте. У меня тут же загорелись щёки и замёрзли колени.
Даже море, как сообщила мама, покрылось льдом! И этот лёд придавал мне спокойствие в том, что человек, которого я меньше всего желала видеть, не появится до весны или хотя бы до оттепели.
До моего нового дома было около трёх километров. Я старалась шагать быстро, спрятав нос в вязаный шарф и припоминая верную дорогу, чтобы не заблудиться. Можно, конечно,
