Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

атаковали пристань, их гребни лизали ее снизу, а потом их пенистую белизну уносил ветер. Длинные, громкие волны начинали разрушаться ярдов за двести от берега, жестко делились в хаосе бурлящего океана, быстро выстраивались заново, и с набранной высоты обрушивались на мелководье с ревом, который был слышен, вероятно, за несколько миль. Городские спасатели никого не допускали на пристань, сотрясавшуюся под ударами прибоя, а время от времени на горизонте появлялась какая-нибудь волна чудовищной высоты, приближалась и обрушивалась на перила пристани, обтекала Дом наживок и откатывалась назад простынями похожей на кружева морской пены. Берег был почти затоплен, а прилив продолжал подниматься.

В комнате тетушки Наоми бормотало радио. Эпицентр предрассветных утренних землетрясений сместился в Голливудские холмы, сообщалось о повреждениях в зоопарке. По Гриффит-Парку [104] бродили спасшиеся животные – беглые обезьяны и дикие свиньи, часть этих животных, перебравшись через холмы, оказались на задворках Чайнатауна. Тучи летучих мышей прилетели из каньонов, где обитали в прежде неизвестных пещерах и расселинах, а сухое русло реки Лос-Анджелес треснуло, как скорлупа грецкого ореха, выпустив наверх через десятки разломов потоки грунтовых вод.

– Похоже, что Первый ангел вострубил, да? – сказал Эндрю, наполняя пиалу «Витабиксом».

Тетушка Наоми кивнула.

– Не думала, что доживу до этого.

Она погладила одного из котов, который поедал глазами сухой завтрак.

– Не желаете с нами на охоту за сокровищами?

Она отрицательно покачала головой.

– Устала я что-то.

– Может быть, доктор Гарибальди…

– Я больше не его пациентка, – сказала она, пренебрежительно махнув рукой. – Думаю, у меня рак. У меня кровотечения, а он слишком глуп, чтобы это понять.

Эндрю не знал, что сказать. Он каким-то образом привязался к тетушке Наоми и ее котам, когда понял, чем она живет, а вернее, что мешает ей жить. Она с ее любовью к «Витабиксу» и тем удовольствием, которое получала от чашечки кофе, стала для Эндрю чем-то вроде родственной души. Когда он начал чаще обращать на нее внимание, оказалось, что она вовсе не глупа. Она несомненно хорошо понимала, что он делает с ее деньгами, выдавая их ему авансом, даже одобряла его траты.

Вчера вечером перед открытием кафе она серьезно говорила об особенностях бокалов, о различиях между пивными пилзнерами и пинтами, указывала на то, как легко упустить из виду достоинства бумажных стаканчиков. Он рискнул рассказать ей о своей войне с бокалами в кухонном шкафу, и она предложила внести свою лепту. Она много философствовала и очень ясно понимала, что все маленькие радости ежедневного существования, все эти замечательные пустяки были, по ее выражению, украшением человеческого духа. У Эндрю чуть ли не слезы на глазах выступили, когда он сейчас об этом вспомнил.

– Значит так, – сказал он, – мы с Пиккеттом собираемся поучаствовать в охоте за сокровищами. Я предполагаю, что это будет настоящее приключение.

– Возможно, более приключенческое, чем тебе хочется, – заметила тетушка Наоми.

За этим наступило молчание. Потом по радио начали рассказывать о столкновениях в море, о рыболовном судне, которое направлялось в Сан-Педро и, пытаясь опередить усиливающийся накат волн у острова Каталины, столкнулось с китом, обросшим ракушками…

Эндрю задумался.

– Что-то витает в воздухе, – сказал он.

– И в океане. – Она сделала секундную паузу, потом добавила: – Почему бы тебе не провести сегодня некоторое время с Розой? Ведь воскресенье. Прогуляйтесь. Вот. – Она вытащила свой кошелек из-под ночного столика, покопалась в нем. – Пообедайте где-нибудь в хорошем месте.

Она протянула ему четыре двадцатки, пожала его руку и даже записывать ничего не стала в свою книжку долгов.

* * *

Стемнело рано. Темнота наступила, минуя сумерки. Полная луна взошла над взбесившимся океаном, набросила серебряное покрывало на вспаханную землю тыквенного поля, на котором толклись уже две или три сотни людей, жевали поздние пикниковые ланчи, разговаривали пикниковыми голосами. Апокалиптическая погода приглушила праздничное настроение, какое, как предполагал Эндрю, должно было здесь царить. Масса людей, сидящая на откидных задних дверях пикапов перед столами из ящиков, ощущала напряжение, висевшее в воздухе. Раздававшийся время от времени звонкий ребячий голос казался здесь таким же неуместным, как если бы он прозвучал в церкви, ночь от его звука чуть ли не начинала вибрировать.

Кто-то привез металлические бочки и поджег в них пропитанные бензином древесные отходы. И теперь в нескольких местах парковочной площадки горели маленькие плененные костерки, отбрасывая тени на землю. Вид получался какой-то нездешний, почти что катаклизмический, ничуть не обещавший тепла и радости.

Когда они подъехали на «метрополитане», Эндрю чуть ли не ждал, что его сейчас встретят аплодисментами, словно собравшиеся должны были знать, кто он на самом деле. Но даже если бы им и сказали что-то в таком роде, они бы не поверили, их волновало только одно: поскорее начать раскопки и найти герметически запечатанное кольцо или билеты в ресторан даров моря. Они привезли садовые или складные армейские лопатки и грабли. Дети держали совки. Эндрю взял с собой ложку, а у Пиккетта руки были свободны.

Пеннимана они увидели сразу же, он шествовал один в пятидесяти ярдах от всех. А впереди всех прочих машин стояло такси, которое привезло его, водитель ждал в салоне, читал газету. Пенниман шел, прихрамывая, словно ему в туфлю попал камень. Эндрю готов был поспорить на что угодно: у Пеннимана в туфле некий детектор, а это запрещалось правилами, но он знал, что, если бы даже благотворительной организации дядюшки Артура стало бы известно об этом, поделать они ничего бы не смогли. На ведущих игроков правила в эту ночь не распространялись. Правила здесь исполнялись формально.

Между кострами установили два стола и складные стулья, и с полдесятка дам из престарелого контингента «Праздного мира» сидели за этими столами, собирали по пять долларов, выписывали билеты, раздавали маленькие карты на линованной бумаге, предназначенные для того, чтобы прочертить на них маршрут к закопанным сокровищам. Эндрю узнал женщину из «Мягкого кресла», но он слишком нервничал и не стал с ней здороваться, и, когда Пиккетт заплатил за них двоих деньги, они поспешили к тропинке, ведущей в поле с дороги, по которой ехал маленький красный автомобиль с электроприводом, оставляя за собой облака пыли. Машинка приближалась к ним, покачиваясь из стороны в сторону, за ее рулем сидел самый старый человек на земле. Наконец-то появился дядюшка Артур, и Эндрю обрадовался, увидев его.

Но его облегчение быстро сникло, когда старик распахнул дверь и вышел из машины. Он был весь растрепанный и помятый и казался таким древним, что вполне мог сойти за положенную в стеклянный гроб мумию, с которой сняли защитные ткани. Эндрю и Пиккетт