— Видел, сколько трупов у нас образовалось за последние два месяца?
— Так ведь волки, Иван Севастьянович.
— Волки — это волки, а трупы — это трупы. Генералу пофиг, откуда у нас мертвяки берутся. Он смотрит на показатели и видит, что у нас смертность. И ему это не нравится… — Полковник посмотрел оперу в глаза. — А тебе бы понравилось?
— По мне, чем меньше смертность, тем лучше, — не стал скрывать Ройкин. — Работы меньше. — Пауза. — И по шее тоже…
— Бездельник.
— Гуманист.
— Ты чего разговорился?
— Вы сами приказали: без формализма.
Полковник улыбнулся.
Ругался он на Диму всерьёз, но относился к нему по-доброму, покровительственно, и ценил за хватку. И потому не разозлился.
— Ты о Коряге эти дни даже не вспоминал, так?
— Мне сказали — несчастный случай, — пожал широкими плечами старлей.
— Заткнись. — Однако приказ прозвучал без ярости. — Насчёт «несчастного случая» я всё знаю и объяснения твои принимаю. Но теперь тебе новая вводная: разрыть это дело во что бы то ни стало. Задача ясна?
— Так точно!
— Так что позабудь о своей новой подружке, и… — Ройкин изумлённо округлил глаза, полковник понял, усмехнулся коротко и объяснил: — Чего вытаращился? О том, что ты красавицу училку закадрил, уже все знают. И весь город, между прочим, тебе завидует.
— Виноват…
— В чём?
— Э-э… В том, что поверил в несчастный случай, — нашёлся Дима.
Действительно, не извиняться же ему за то, что ухитрился увлечь прекрасную Валерию.
— За это, Ройкин, ты ночами спать не должен, — наставительно ответил Иван Севастьянович. — За это, Ройкин, ты потеть должен и каждую травинку опросить, каждую окрестную кошку и всю гопоту местную, которая может знать, что Коряга делал в тот вечер в музейном парке, а главное — с кем он это делал? Понятно?
— Так точно.
— Потому что если меня на следующей неделе опять в области мордой об стол возить станут, ты догадываешься что я сделаю с твоей мордой?
— Сапогами?
— Твоей морде я устрою неполное служебное.
Ройкин промолчал.
— Пошёл вон и без результатов не возвращайся. — На сей раз приказ прозвучал без дружелюбия, ибо всякому покровительству есть предел.
* * *
— Ни фига себе результаты…
— Как это случилось?
— Чёрт!
— Идиоты!
— Мы ни при чём! Смотрите схему — здесь эта траншея не указана!
— Кто её копал?
— Только не мы!
Но куда-то же экскаватор провалился!
Судя по всему, здоровенная жёлтая машина не перевернулась чудом — в последний момент перепуганный, но не растерявшийся водитель ухитрился выставить стрелу ковша, упереться ею в край рва, и лишь благодаря этому экскаватор удержался, а не провалился в обнажившуюся траншею, куда поехала левая гусеница.
— Что там? — осведомился Кумарский-Небалуев, благоразумно не приближаясь к опасному месту. — Провал грунта?
— Подземный ход, — сообщил Василий Данилович, который не только обошёл место происшествия, побывав даже под опасно накренившимся экскаватором, но оглядел внутренности траншеи и уже распорядился принести лестницу. — Ведёт к дому и туда — к роще.
— Настоящий подземный ход?
— Даже кирпичом выложен.
— До чего интересно! — захлопала в ладоши Эльвира.
— Что тут интересного? — не понял Анисим. Он всё ещё рассматривал открывшуюся траншею как вероятный источник аварий и прочих опасностей. Пихоцкий, судя по традиционно унылому выражению лица, в целом разделял.
— Достопримечательность… — протянул сообразивший что к чему архитектор.
— Конечно! — Эльвира повернулась к Чикильдееву. — У нас на территории будет настоящий подземный ход! Не специально вырытый для увеселения публики, а старинный! Древний! Настоящий!
— Только отреставрированный, — добавил Небалуев. — Иначе не полезет никто.
— Почистим, пол перестелим, поставим приглушённый свет. — Красавица сделала шаг вперёд. — Давайте на него посмотрим!
— Ты в самом деле собираешься лезть в эту жижу? — Анисим кивнул на грязь, а затем, куда выразительнее, на всё ещё чистые и блестящие туфли девушки. Начальство перемещалось по деревянным настилам, что и позволяло сохранять приличный вид.
— Принесите мне сапоги!
— Тогда уж и комбинезон.
— Я хочу посмотреть! — Эльвира топнула ногой.
А в следующий миг спустившийся в траншею прораб громко сообщил:
— Кирпичная кладка!
— Это мы видим.
— Высотой не менее двух ярдов… Ого!
— Что?! — Кумарский так подался вперёд, что едва не поскользнулся. — Что?! Сокровища?
Эльвира и Чикильдеев посмотрели на архитектора с некоторым удивлением.
— Ещё нет, но кое-что имеется. — Прораб вылез на поверхность и протянул Анисиму серебряный рубль. — Старинный.
— Царский. — Чикильдеев тут же передал монету Эльвире.
— Тяжёлый… — Девушка с уважением взвесила рубль на ладони.
— А что-нибудь ещё там есть? — осведомился Небалуев, которому страсть как хотелось вцепиться в находку и куда-нибудь её спрятать. — Другие рубли?
И удостоился ещё одного удивлённого взгляда.
— Рабочих в подземелье не пускай, — подумав, распорядился Анисим. — Пусть принесут сапоги и комбинезоны на всех — мы сами отправимся вниз. — Даже нависший над проходом экскаватор не пугал Чикильдеева. — И пусть продолжают работы на других участках.
— Хорошо.
Прораб отправился исполнять приказ, Анисим подошёл к Эльвире, взял её за руку и стал что-то тихо говорить, Пихоцкий достал блокнот, а Кумарский со всей возможной осторожностью приблизился к краю настила и замер, уставившись в чёрный провал подземного хода.
— В яму, что ли, свалился?
Подвизавшийся в охране строительства Газон застолбил за собой ночную смену — так было сподручнее бухать, не привлекая ненужного внимания всяких важных шишек и других мешающих жить персонажей, — соответственно, спал до обеда и выбрался на шум лишь в самом конце представления, когда облачённое в строительные робы начальство поползло куда-то в глину, основная масса строителей вернулась к делам насущным, а небольшая группа зевак состояла из охранников и тех рабочих, которым предстояло заняться спасением экскаватора.
— Чо случилось?
— Ход подземный открылся, — ответил дикарю смолящий дешёвую сигарету рабочий.
— Да ну! — изумился Шапка. — Как в графе Монте-Кристо?
Вопрос вызвал недолгую оторопь в силу того, что собеседники подобной закавыки не ожидали.
Сигизмунд Феоклистович Левый считался среди коллектива «холуём» архитектора, и отношение к нему было соответствующим — настороженным. Ухо при нём держали востро, но задирать — не задирали, потому что один раз попробовали, но всюду татуированный Сигизмунд Феоклистович, даром что мелкий, толстому Денискину навалял качественно, лишив двух зубов и едва не сломав руку, после чего продемонстрировал окружающим справку об освобождении, сообщил, что «не парясь, камеру держал», и больше к нему не лезли. Хотя и хотели, потому что от Сигизмунда Феоклистовича постоянно попахивало запрещённым спиртным и ничего ему за это не было.
Но это лирика.
Что же касается нынешнего случая, то все знали, что повышенной грамотностью архитекторский наушник не страдал, вот и оторопели.
— Как граф, — подтвердил опомнившийся бульдозерист. — Только другой.
— Местный, — добавил курильщик.
— Тоже сидел? — участливо осведомился Газон. И, не дожидаясь ответа, вздохнул: — Всё это… репрессии, мля, только ужас принесли. Никого тогда не жалели, мля. А меня, мля, даже и сейчас посадили, как в тридцать седьмом…
Политическое заявление тоже было встречено молчанием. Во-первых, никто ничего такого не заказывал, во-вторых, ночной охранник напрасно напомнил о недавнем визите в казённый дом, поскольку приличные люди уголовников сторонятся.
— А зачем хозяева в грязюку полезли? — продолжил расспросы дикарь. — Чего вас не заслали пачкаться?
— Не доверяют.
— Типа там грязь лечебная?
— Типа там сокровища могут быть, — резанул курильщик.
— Да ну? — Теперь пришла очередь оторопеть Шапке. — Настоящие?
— Нет, мля, фальшивые, — передразнил его работяга.
— Да ну?
— Вот тебе и «да ну»! Ты про клад графини Юлии не слышал, что ли?
— Он же не местный, — буркнул бульдозерист.
— А, верно. — Курильщик бросил в лужу грязи «бычок» и тут же закурил новую сигарету. Перенервничал, видать. — У нас все знают, что графиня Юлия после революции тут клад скрыла. Почти сто лет его ищут, да всё зря.
— Большой клад? — деловито осведомился пришедший в себя Газон.
— Богаче Озёрских даже в Тихвине никого не было.
— Так вот оно что… — Шапка повернулся к провалу, в который как раз опускался архитектор, и, зло прищурившись, повторил: — Так вот оно что… Сука…
