не хочу.
Отступив на шаг, она рухнула в кресло и тяжело вздохнула.
— Упёртый, как Василий Фёдорович. Из-за этого и страдал всё время. — Княгиня погрозила мне пальцем. — Вот взять бы тебя за ухо да отправить отсюда.
— А дальше?
— Что?
— Куда дальше, Марья Алексевна? Уехать в Сибирь, наняться в опричники? Бежать за границу?
— Ну-у-у, — княгиня вытянула губы трубочкой, — нашли бы, где тебя спрятать. Я бы хлопотать стала в столице, чтобы от тебя отступились.
— Марья Алексевна, вы сами в опале. Да и кто бы за меня поручился? Нет таких покровителей. А сидеть десяток лет где-нибудь в медвежьем углу, это не по мне.
— И посидел бы, не переломился!
— Чем это лучше тюрьмы? Из неё хоть сбежать можно, а от своей трусости не убежишь.
Княгиня насупилась.
— Это не трусость, а предусмотрительность. Куда ты в пасть ко льву лезешь?
— Он не Лев, а Александр.
Несколько секунд Марья Алексевна смотрела на меня непонимающе, а потом раскусила незатейливый каламбурчик и рассмеялась.
— Шуточки тебе всё, Костя. Запомни, коли собрался ехать — Сашка Шувалов ничего сам не решает. Бледная немочь он, ежели характер смотреть. Что его братцы, Пётр да Иван, скажут, то и делает.
— Пётр Шувалов? Иванович?
— Да, правильно, генерал-адъютант. Что, слышал о нём?
— Знаком.
Не удержавшись, я скривился.
— Где ты такими знакомствами успел обзавестись?
— Он меня отвозил в Париж.
Брови Марьи Алексевны удивлённо поднялись, и я пояснил:
— Шувалов ехал с толпой юношей отдавать их учиться на деланных магов. А я остался сиротой, и Василий Фёдорович договорился, чтобы взяли и меня. Потом Шувалов приезжал раз в год, но мы мало общались и не слишком приятно.
— Обижал?
Я покачал головой.
— Нет, он был вполне любезен, только денег с трудом давал. Другим студентам родственники деньги присылали, а мне приходилось унижаться перед Шуваловым.
Марья Алексевна расхохоталась.
— Костя! Ты просто кладезь достоинств! Уникум!
— Что?
— Чтобы ты знал, Петенька Шувалов известен своей жадностью. При дворе говорят, что его корыстолюбие, как океан, не имеет пределов. А ты из него деньги тянул!
Марья Алексевна перестала смеяться и стала серьёзной.
— Ты знаешь, в таком разрезе и правда стоит ехать. Сашке Шувалову, ежели что, скажешь, что за тебя его брат может поручиться. Он его наверняка пригласит, а ты его уболтаешь. Дави на то, что вернулся в Россию из-за границы, любишь Родину, готов служить.
Княгиня прищурилась.
— Он тех дворянчиков для чего хотел на деланных учить?
— Чтобы пушки делали.
— Вот! Это же его любимое детище, Костя. Он вроде даже сам пушку изобрёл. Осилишь пушкарное дело?
— Легко.
— На это и напирай. Обещай, ври с три короба, но пусть он тобой заинтересуется. Понял?
— Угу.
Мне не надо было врать — мои огнебои были лучше любых чужих поделок. Так что и с пушками я легко покажу высший класс.
На этом мы с Марьей Алексевной и порешили. Я отдал ей записки с просьбой присмотреть за делами. А вот моё завещание она взяла с неохотой.
— Молод ты ещё помирать, — заявила она, спрятав бумаги. — Сто лет обязан прожить, понял? Не для того Василий Фёдорович тебя наследником назначил, чтобы ты помер молодым.
Я был с ней полностью согласен и собирался приложить все усилия, чтобы вернуться домой.
* * *
До ночи я успел побеседовать с Лаврентием Палычем, а затем вызвал учениц. С ними мне было говорить легче всего — они не спорили, ловили каждое слово и обещали всё исполнить в точности.
— К утру я допишу ваш “самоучитель” — какие Знаки и Печати учить и в каком порядке. Положу его здесь, на столе, вместе с книгами по магии. Каждое упражнение разучивайте вместе, страхуйте друг друга. Не торопитесь и отрабатывайте символы, пока не выучите назубок.
— Сделаем, Константин Платонович.
Рыжая смотрела на меня грустными глазами, хмурилась, но держала себя в руках.
— Попробуйте вместе с Прохором собрать хоть одну лошадь. Да, я знаю, что вы такого не делали. Но вы видели, как работал я, записи есть. Получится — хорошо, не получится — не страшно. Если вдруг сумеете собрать что-то приличное, договоритесь с Бобровым, чтобы продал. Я ему отдельно напишу об этом.
— Константин Платонович, вы же вернётесь, правда?
Я улыбнулся как можно более уверенно.
— Конечно, сударыня. Вернусь, даже не сомневайтесь.
— Константин Платонович, — рыжая возмутилась, — вы обещали называть меня по имени, а не сударыней!
— Да, Александра, я помню. Просто хотел посмотреть, как вы сердитесь.
Она фыркнула. Таня грустно вздохнула и ничего не сказала.
— Константин Платонович, а бумаги? — дёрнулась рыжая.
— Какие бумаги?
— Дневники, что вы мне копировать поручили. Возьмёте их с собой? Или мне спрятать?
На пару секунд я задумался.
— Возьму, тащи сюда.
Александра рванула из кабинета, хлопнув дверью. Не успел я моргнуть, как рядом оказалась Таня. Орка прижалась ко мне и принялась целовать с яростью и нежностью. Губы, щёки, глаза, снова губы.
— Пожалуйста, Костя, только вернись! — шептала она. — Вернись, умоляю, без тебя ни минуточки жить не смогу!
Глава 13 — Дорога и слухи
Ночь пролетела быстро. Не отвлекаясь, я убористым почерком записывал упражнения для учениц. Возьмись я за такой “самоучитель” без спешки, работа растянулась бы на год, не меньше. Но когда времени в обрез и часы бесстрастно отстукивают минуты, начинаешь творить настоящее волшебство. Пожалуй, когда я вернусь, на основе этих записок можно сделать учебник деланной магии. Главное — вернуться, желательно целиком, а не по частям.
Таня тоже не спала. Она старалась меня не отвлекать, но каждый час приносила свежесваренный кофий. В глазах у орки стояла грусть, но я не давал себе раскисать и кидаться её утешать. “Самоучитель” для Тани важнее, чем час радости.
Уже с рассветом я перечитал получившийся текст и зажмурился от удовольствия. Хорошо и хорошо весьма. Ай да Костя, ай да Платонов сын! Аккуратно сложив листы в стопочку, придавил пресс-папье и пошёл в столовую. После такой работы и перед дальней дорогой надо было хорошо подкрепиться. Кто знает, когда в следующий раз получится вкусно поесть?
Настасья Филипповна только и ждала меня. Стоило появиться в столовой, как она махнула рукой и служанки стали
