я глажу ее по голове. – Можно я обниму тебя на прощанье?…
– Да…
– Прощай, – ухожу, не оборачиваясь назад, зная, что она плачет….
Моему взору, словно черная роза, раскрывается святилище Чернобога: куполообразное помещение, стены которого расписаны на подобии иконостаса, только рассказанные здесь истории, это истории тьмы и читая их можно сжечь душу, она станет чернее, чем уголь, поэтому я не вглядываюсь и не пытаюсь прочесть начертанное…. исключая обратную перспективу.
Посреди святилища Чернобога врос в землю гранитный жертвенный камень – расчерченный желобками для стока крови, за этим камнем та самая обсидиановая чаша, которую я представил…. в ней бурлит такая же черная вода, вернее назвать ее мертвой.
По сказкам, прочитанным в детстве, я помню, что мертвая вода сращивает ткани и кости, а живая – возвращает к жизни. Когда я стал взрослым, узнал, что вода – самый уникальный в мире кристалл, свойства которого в полном объёме познать нам не дано. Что хранит она в своей сути кроме жизни и смерти….? Сам человек состоит большей частью из воды, поэтому у них наверное столько общего и она и он это некие сверх формы, которые примут любое содержание и от этого изменятся их свойства, но не форма, та что с приставкой сверх, благодаря ей, человек останется человеком, а вода – водой, даже если это пар.
Мертвая – вода подземелий – в духовном осмыслении – противопоставление верха и низа, как жизни и смерти, ядовита, губительна, и одновременно, это – точка смерти, она есть – конец темного начала, концентрация внутреннего потенциала для борьбы с тьмой, восстановление целостности мироздания, ощущение себя и мира единым целым – в неразрывности сущего бытия.
Один из последователей З. Фрейда, толковал мертвую воду как символ коллективного бессознательного – под ее поверхностью скрыты бездонные пучины, и видел в воде живой – символ жизненной силы души.
Я склоняюсь над обсидиановой чашей, раздумывая над тем, чтобы самому сделать хотя бы глоток, так сильна моя жажда…. познанья.
– Не стоит этого делать…., – безжизненный вязкий голос за мой спиной. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, там – Черный волк.
– Я знаю, кто ты… потерянный сын Локки, изгнанный из Асгарда, искусные темные альвы так и не смогли выковать цепь, способную тебя удержать, и лейпнир созданная из корней гор, кошачьих шагов, дыхания рыбы и медвежьих нервов могла оказаться бессильной, если бы не предательство Тюра, его правая рука, была вкусной?… твой единственный друг тебя предал…
А Черный волк лишь рычит, кажется, не вслушиваясь в мои слова. Только в желтых глазах его кипит безумная ярость…
– В «Прорицании Вёльвы» сказано, что ты придешь когда прозвучит Рагнарек, и проглотишь Луну и Солнце, Мир погрузив в вечную зиму.
– Бессметный, сделает так, что это прекрасное время настанет, осталось немного… но этого ты не увидишь, – Черный волк снизошел до ответа… с грозным рыком он бросается на меня, пытаясь вцепиться горло, я подставляю ему левую руку, всего лишь вспышка огненной боли, так что захлебываюсь собственным криком, а потом наступает ледяной холод, я как будто совсем не чувствую, что у меня все еще есть левая рука, на самом деле ее больше нет, откушенная острейшими клыками Черного волка она лежит на полу святилища Чернобога.
И вот новый взрык, эхом мчится, разрывая темное пространство подземных туннелей, Черному волку мало одной руки, чтобы забыть старую обиду.
В защите я выставляю правую руку, сжатую в кулак, думая, чем отличается славянский Вирый от норвежской Валгаллы и примут ли меня благородные войны….. мы сядем за стол и начнем пировать…
На самом деле все безразлично в последние мгновения существования.
Я вижу смерть в глазах волка и чувствую ее приближенье, читаю молитву, тем, кто услышит, когда из черноты туннеля появляется большая белая тень.
– Беляк…. Ты пришел, – шепчут губы, а разум мой подобно запутавшейся в силках птице, лишь бьется, пытаясь ослабить путы и вырваться из заточения.
Когда пелена обреченности уходит из моих глаз, я гляжу на верного пса…. Перегрызено горло и, кажется, сломаны все четыре лапы, большая рваная дыра в боку из которой торочит серая масса кишок. А я думаю только о том, что он пришел, чтоб помочь, даже после того как умер…
Для Черного волка, появление мертвой собаки так же неожиданно, как и для меня. Возможно, раньше у него не было подобных противников, и он смотрит на Беляка, настороженно поджав свой черный хвост.
Когда белый и черный сходятся, волк рычит громогласно, из его пасти льется желтая пена, в глазах желтый огонь, пес – Беляк, бьется молча, его движения холодны, а в глазах синий лед. И все же, даже мертвая собака не может противостоять тому чудовищу, в крови которого течет кровь древних богов. Беляк поранил левую лапу Черного волка и вцепился в его холку, но волк, словно черное пламя мечется по всему святилищу мощными скачками, ломая о стены и так уже поломанное тело бедного Беляка.
С шипением, откуда-то сверху, на голову Черного волка падает кот, тот, что с глазами похожими на два горящих мутных изумруда, с голосом подобным пению ангелов и шерстью мерцающей как горсть бериллов. В одно мгновение ему удается выцарапать правый глаз Черного волка до того, как он оказывается подмятым под двумя могучими передними лапами этого чудовища, а затем разорванным на две неравные половины…..
В глазах моих злые слезы и одновременно понимание того самого, что зовется предназначением: – Я знаю, как тебя победить, – кричу я. – Это тебе за моего друга и от капитана-командора Филиппова за его Мишу… Я иду, неотрывно глядя в безумные желтые глаза Черного волка. А когда подхожу, опускаю правую руку в карман и достаю кастет, а затем бью Черного волка кастетом прямо по оскаленной пасти, так уже было однажды, когда мы встретились с ним на Калиновом мосту. Тогда… морок или явь… Черный волк заскулил и отпрянул, в этот раз при соприкосновении с пастью Черного волка свинцовый кастет просто стек с моей правой руки и тут же начал растекаться по всей его морде. Волк завизжал, потом заскулил и попытался содрать с себя этот текучий металл, но тот лишь перекинулся на его лапы, а затем за какие-то пять – десять ударов сердца покрыл его целиком.
Теперь передо мной вместо Черного волка стоит большая свинцовая статуя, которая медленно тает, превращаясь в серую лужу, которая с шипением впитывается в каменный пол святилища Чернобога.
Обессиленный от потери крови, я прислоняюсь к холодной каменной стене, украшенной человеческими черепами и закрываю глаза.
– Ирод небесный, что же ты с моими лапушками натворил…..!!!....., – когда я открываю глаза, то вижу, что на пороге святилища Чернобога
