сможешь ей помочь?
Она колебалась.
– Я не знаю.
– Что это значит? – Я сжал ладони в кулаки. Ногти впились в мою плоть. – Мне нужен конкретный ответ, Рейв. Мне нужно знать, будет ли она…
– Я сделаю все возможное, Ти. – Рейвен наморщила лоб. – Но я ничего не могу обещать.
Ее слова сдавили мне горло.
– Ладно. – Я сделал глубокий вдох. – Я буду ждать.
Рейвен кивнула. Она начала собирать различные вещества из дубового шкафа. Я присел и уже собрался взять Джейме за руку, как вдруг на лестнице появилась Соррел. Она посмотрела на меня.
– Ты должен идти.
– Мама. – Рэйвен сдвинула брови, рассматривая пробирку с ядовито-желтыми цветами. – Оставь его. – Она поставила пробирку на медную тележку рядом с процедурным столом и бросила на мать косой взгляд. – Он страдает.
– Дело не в этом. – Она не прерывала наш зрительный контакт. Что-то здесь было не так. – Верховные связались со мной. Они требуют, чтобы ты немедленно явился в замок Бернеттов. – Было отчетливо видно, как Соррел сглотнула. – Мира хочет с тобой поговорить.
Мира хочет с тобой поговорить.
Эти пять слов обладали большей силой, чем желание поддержать девушку, к которой я был привязан. Мой взгляд встретился с фиолетовыми глазами Рейвен. Пальцы ее правой руки сжали корень имбиря. В другой она держала закупоренную зеленую бутылочку. В выражении ее лица отражалось сострадание.
– Помоги ей, – сказал я с максимально возможной настойчивостью в голосе. Рейвен ничего не ответила, только продолжила смотреть на меня, словно я был побитой собакой, которую снова безжалостно выгнали.
Я оставил Джейме и ушел.
Мы с дедушкой устроили немую дуэль взглядов. Я знала, что он хотел что-то сказать, а он знал, что я не хотела ничего говорить. Он прошмыгнул в кухню, где между нами стояли стулья, кастрюли и открытые бутылки с жидкостью оранжевого цвета. На этикетке значилось IRN-BRU [1]. Я оглядела комнату, в которой можно было обнаружить чистое место, и почувствовала себя потерянной.
В детстве я думала, что знаю свою мать. Сегодня, спустя девять лет после ее смерти, я осознала, что понятия не имела, кем она была на самом деле. Тихий Ручей был домом моей мамы. Этот озлобленный старик – ее отцом, о котором она рассказывала мне истории. Ни одна из них не была похожа на Натаниэля, с которым я познакомилась сегодня. Истории, полные приключений и смеющихся сердец. Я была еще маленькой, но тоска в глазах моей мамы навсегда запала мне в сердце. Печаль ее души становилась очевидной каждый раз, когда мама заставляла себя прогнать эти воспоминания.
Почему, мама? Что случилось в Тихом Ручье?
Половицы скрипнули, когда Натаниэль вышел из кухни с двумя глиняными чашками в руках. Одной из них он указал в заднюю часть комнаты. Жидкость выплеснулась на деревянный пол.
– Садись, – проворчал он. – Чай.
Я убрала с ситцевого кресла газету, пустую банку из-под жевательного табака, липкую ложку и села. Зелено-красная клетчатая ткань создавала уютную атмосферу у выложенного кирпичом камина. Если бы не мусор и эти странные пятна, в которых запутались пыль, волосы и что-то еще, что невозможно было определить, я бы чувствовала себя комфортно.
Натаниэль сел рядом со мной. Бархатный диван оливково-зеленого цвета уже пережил свои лучшие дни. Он был глубоко продавлен. Дедушка отодвинул в сторону две сложенные тарелки и фетровую шляпу. Мой внутренний маньяк порядка взбунтовался, когда Натаниэль поставил чайные кружки без подставок на прямоугольный диванный столик. Изысканно обработанное красное дерево набухло. На самом деле это не имело значения. Поверхность все равно была липкой.
Натаниэль смотрел на меня так, будто чего-то ждал. Наконец он решил пододвинуть чашку ближе ко мне. Ему это не удалось из-за липкого слоя на столике, поэтому он поднял ее и просто поставил ближе к краю.
– Пей. Это полезно.
Я недоверчиво посмотрела на бурду в своей чашке. Когда горький аромат ударил мне в нос, поморщилась.
– Что это такое?
– Травы.
Да ладно, Шерлок.
– Какие же?
Он сделал большой глоток.
– Страстоцвет. Крапива. Имбирь. – Он ненадолго задумался, прежде чем добавить: – Ромашка.
Я взяла чашку в руки и сделала глоток. Мое лицо тут же скривилось.
– Слишком горячий?
Я содрогнулась.
– Гадость.
– Гадость? – Он казался сбитым с толку. – Какой же чай ты тогда пьешь?
– Что-то сладкое. Черничный маффин или яблочное печенье с карамелью.
– Это же пирожные, – отметил он.
– Такие вкусы есть и у чая.
– Я так не думаю.
– Это правда.
– Какой абсурд.
– Почему?
– Потому что можно просто съесть пирог.
– Но я не хочу его есть. Мне достаточно просто ощутить вкус.
Мой дедушка моргнул, прежде чем повторить:
– Это абсурд.
Я вздохнула и осторожно откинулась в кресле, изо всех сил стараясь не обращать внимания на жирное пятно на спинке. Я сделала еще один глоток, прежде чем мы с Натаниэлем одновременно подали голос.
– Почему мне нельзя прогуляться по городу в одиночестве после захода солнца?
– Что случилось на Кривом проспекте?
Мы посмотрели друг на друга. Я улыбнулась. Он – нет. Моя улыбка тоже погасла, когда я опустила взгляд на свою чашку и провела ногтем большого пальца по грубой глине. Белокурые пряди волос щекотали тыльную сторону моей руки.
– Один моряк распускал руки, – сказала я.
Натаниэль сделал странное движение рукой. Его локоть ударился о матерчатый абажур лампы рядом с ним, отчего фарфоровая ножка, украшенная цветами, угрожающе покачнулась. Он поставил чашку обратно на стол. Я была уверена, что, если бы липкая субстанция не смягчила удар, она бы разбилась. Более проворно, чем я могла о нем подумать, Натаниэль поднялся. Быстрыми шагами мой дед пересек комнату и сорвал с крючка свою кожаную куртку.
– Опиши его.
– Моряка?
– Разумеется, моряка! Кого еще?
Я тут же подумала о Тираэле. О его черных волосах и медового цвета глазах, которые бросали вызов темноте.
– Хелена.
– Извини. – Я крепче сжала свою чашку. – Не беспокойся об этом. Все в порядке. Кто-то… кто-то уже позаботился об этом моряке.
– Позаботился? – Натаниэль сделал паузу, одна его рука уже была в кожаной куртке, другая все еще в районе воротника. – Кто?
Что-то во мне не хотело раскрывать ему правду.
– Я не знаю. Какой-то мужчина.
– Как он выглядел?
Я пожала плечами, прекрасно зная, как он выглядит.
– Темная одежда, он был высокий и странный.
Натаниэль издал крякающий звук. И хотя я думала, что мое скудное описание окончательно расшатает нервы деду, он казался удовлетворенным. По крайней мере, Натаниэль успокоился настолько, что снял куртку, повесил ее на крючок и снова сел рядом со мной на диван.
Он критически
