ноги не замечают этот порог и продолжают свой путь, идя уже по совсем другой тропе. Таким образом, смерть лишь пугает при жизни, а когда наступает ее час, мы просто переступаем через нее. Где-то мне доводилось то ли слышать, то ли прочитать одну цитату одного древнего мудреца, которая звучит как-то так: «Смерть нас никак не касается: пока мы живы, смерти еще нет, когда мы умираем, нас уже нет». Эта цитата помогла мне отнестись к смерти спокойно, принять ее за тот самый «естественный этап человеческой жизни» и воспринять утрату близкого человека пускай и печально, но не так болезненно, как могло бы быть.
Я смотрел на жалкие страдания Вайолетт и всей душой хотел ее утешить, но обыкновенных слов поддержки мне показалось недостаточно. Видя, как ее плечи судорожно поднимаются, я вспомнил о той цитате, которая показалась мне уместной.
— Смерть нас никак не касается. Когда мы живем, ее нет. Когда мы умираем, уже нас нет.
Девушка прекратила плакать и подняла на меня свои глаза, полные слез.
— Тебя терзает прошлое, — продолжал я, смотря ей прямо в глаза. — Осознание того, что вчера он был, а сегодня его уже нет. Это нормально. Скоро ты смиришься с этой пустотой. Когда сосуд пуст, его можно наполнить. Воспоминания о нем превратятся в цветы, которые будут греть твою душу. Сейчас тебе просто нужно пережить шипы внезапной утраты.
— Он ведь жив? — спросила, еле сдерживая рыдания, Вайолетт.
— Он рядом с тобой. Он верит в тебя.
Девушка обняла меня, продолжая выливать последние слезы. Она вцепилась в меня и не могла отпустить, это была не столько боль от утраты Ньепса, сколько накопившиеся за уже прожитые годы страдания. Сегодняшнее происшествие- лишь кран, который пустил эмоции девушки.
В комнату потихоньку стали возвращаться слуги, которые бежали за Лувром. Они останавливались в дверях, смотрели на нас и затыкали рты тем, кто бежал следующий. Я поднял голову на них и увидел сожаление. Слугам впервые стало жаль. Их пламя души остыло, осознание пришло, а вместе с ним появилось и трезвое оценивание своих действий. Им стыдно. Они стыдились, что убили своего хозяина, но сделанного не воротишь. Слуги хотели немного искупить свою вину. Они окружили нас и смотрели исключительно на девушку, которая продолжала плакать. У нее от рыданий уже начало болеть горло. Медленно толпа протянула руки к Вайолетт и стала гладить ее. Сотни руки с особой лаской старались извиниться перед девушкой. Им было жаль. Они вместе с девушкой хотели плакать, но не позволяли себе это сделать.
Незаметно девушка прекратила рыдать. Она, уткнувшись в меня, всем своим телом чувствовала прикосновения окружающих. Они смогли утешить ее. Вайолетт отвлеклась. Она уже не вернется к этому бесконечному кругу воспоминаний и страданий.
— Теперь все хорошо…, — прошептал я.
Толпа расступилась. Пленка бережно вынес обмякшее тело Ньепса из комнаты. Слуги опускали головы, когда мимо них проходил гигант с маленьким трупом хозяина. Безжизненная голова будто бы кивала, прощая своим слугам все их грехи. За телом Ньепса из комнаты вышла вся толпа, провожая хозяина в последний путь. Вайолетт смотрела на всех снизу-вверх и была похожа на маленькую девочку, которая случайно попала в невероятный мир сказок.
— Нам тоже пора, — сказал я, поднимая бережно девушку.
— Мы пойдем тоже его провожать? — тихо спросила Вайолетт.
— Как ты хочешь.
Она задумалась, обернулась и посмотрела на оставшуюся кровь на полу. Затем ее взгляд устремился в открытую дверь. Она прислушалась к шагам уходящих слуг и повернулась ко мне.
— Пошли…
Я вывел ее из дома Ньепса. Прохладный ветер немного привел девушку в чувства, однако она теперь стала молчаливой и задумчивой. Во время всего нашего пути Вайолетт ни разу ничего не сказала. Она обдумывала все произошедшее, как быть и что делать дальше. Я же просто шел рядом с ней, наблюдая, как ее мысли отражаются на мимике спутницы. Ее лицо постоянно меняло эмоцию, будто она с кем-то разговаривала, губы невольно шевелились, произнося бесшумные фразы, но глаза смотрели исключительно на тротуарную плитку. Когда мы подошли к ее дому, Вайолетт уже было прошла внутрь, но обернулась ко мне.
— Спасибо, — все еще дрожащим, но не таким тихим голосом, сказала она. — Увидимся.
— До встречи.
Дверь закрылась. Кажется, еще даже не обед, а произошло всего столько, что и двух дней не хватит, чтобы переварить в своей голове все произошедшие события за одно только утро. Домой я идти не хотел, иначе помер бы от скуки, так что я решил пройтись по Пивоварне, надеясь найти себе случайным образом что-то интересное в этом спокойном городке, хранящим под землей настоящие драмы.
XII
Разумеется, первым делом я пришел на Площадь. Она была пуста, и эта пустота как-то отражалась на настроении. Город будто бы чувствовал, что кого-то больше нет, и, как после той трагедии, когда разгневанный Лувр убил больше сотни людей, молчал. Людей не было, а ведь люди- кровь любого населенного пункта. Когда никого на улицах нет- ощущение, словно это место погибло. Я бродил по пустой Площади, и в моей голове возникла мысль, что сейчас я могу сотворить все, что угодно, меня никто не сдерживает. Сейчас я могу кричать, и никто не посмотрит в мою сторону, потому что некому смотреть. И все же, когда понимаешь, что тебе все дозволено, делать ничего не хочется. Именно поэтому я сел на скамейку и молча стал слушать, как одиноко завывает ветер. Никаких шагов, пьяных криков, бессмысленных уличных диалогов- ничего. Один я. Одна Площадь. Одна Пивоварня. В этот миг мы одиноки вместе, и проблема у нас одна. Даже Вайолетт, которой труднее всего перенести утрату последнего хозяина дома Ньепса, может выплакаться матери. А мы? Мы даже этого сделать не способны. Вот что делает нас одинокими. Безмолвие. Мы молчим, слушаем и ничего не делаем. Мы наблюдатели. Пустые камеры, из которых будут вытягивать фотопленки. Все, что мы делаем- созерцаем и храним. Мы одиноки, оттого и свободны.
Свободны? Возможно ли, что существует свобода? Мы никак не свободны. Мы зависим от случая. Мы зависимы. Нами что-то движет. Всеми. Иначе смысла не было бы. Деревья шелестят из-за ветра, а ветер появляется из-за климатических особенностей Земли. Все взаимосвязано. Все зависимо. И свободы в этом мире не существует. Она лишь в лозунгах и лжи. Мы лишь утратим одни оковы, но не сможем снять другие. И сейчас я зависим от этой скамейки, которая не отпускает меня, потому что мои ноги устали. Устали бежать. Я зависим от своего
