лишь одного – смертной казни.
– Я читал твою работу.
– Да? – а вот это признание Милдред удивило.
Работа получилась… весьма спорной.
Неправильной.
Противоречащей принятым догмам, и все же… все же ее выпустили, пусть и малым тиражом, предназначенным для своих. Большего Милдред и не требовалось.
– Они и вправду… не такие?
– Не такие… и такие тоже. Бывают среди них дураки, но их рано останавливают, а с умными хуже. Умные учатся жить с людьми. Казаться людьми. Они создают семьи и обзаводятся приятелями, которые уверены, что знают о хорошем парне все… – Милдред достала вторую сигарету. Ожидание было невыносимым, и этот разговор хоть как-то его скрашивал. – А потом, когда истинная суть выползает наружу, никто не верит. В гараже у Душителя нашли коробку, а в ней – пряди волос. По одной с каждой жертвы. На коробке – его отпечатки. На волосах – его слюна… точно его, мы привозили сличать. Так вот, его жена по-прежнему уверена, что мужа оговорили. Ее даже признание не убедило, да…
Милдред хорошо помнила эту красивую, холеную даже женщину, с непонятным упорством цеплявшуюся за осколки прежней жизни.
Она кричала. Требовала. Грозила судом. Она плакала, спрятав лицо за ладонями, и умоляла дать ее Гарри шанс. Он ведь хороший. На самом деле хороший, просто… ошибся.
– …Они сами виноваты! – Этот голос заставил поморщиться от боли. – Вы же видите, что они сами виноваты! Они все шлюхи…
Семь женщин, среди которых нашлось место и монахине, и школьной учительнице, и паре домохозяек.
– Они его провоцировали!
После суда она прокляла Милдред, будто именно в ней увидела источник всех собственных бед. Впрочем, это проклятие было не первым и не последним.
– Интересно не то, как они убивают. Это в конечном счете просто ритуал. Другое дело, что от ритуала им крайне сложно отступить. Теряется то удовольствие, которое они получают. Да…
Правое ухо Луки смято, такое случается с борцами. А еще эта его привычка горбиться, отчего кажется, что длинные руки его еще длиннее. Они свисают едва ли не ниже колен, и в фигуре чудится нечто такое, обезьянье.
– И куда важнее то, как они выбирают жертву. У Душителя имелась тетушка, у которой он часто оставался в детстве. И она забиралась к нему в постель, трогала, заставляла делать разное.
Ругался Лука тихо.
И от хрипловатого голоса его руки задрожали.
– Он выбирал женщин с длинными, как у нее, волосами. Он убивал ее снова и снова. И нет, он осознавал, что эти женщины – не она, но ничего не мог с собой поделать. А здесь… почему именно блондинки? И возраст…
– Девушка, которая ему отказала?
– Возможно. Или не отказала, а умерла. Иногда люди расценивают смерть как предательство. Или… гадать можно долго, но стоит поднять архивы.
Лука кивнул. Стоит.
И в каждом из городков, вот только придется ехать, потому что копаться надо не в полицейских сводках, а поднимать храмовые записи и больничные листы, искать ту самую, светловолосую… и надеяться, что она вообще существует где-то, помимо воображения убийцы.
Молчание тяготило.
Там, внизу, люди тоже нервничали, но они отвлекали себя делом. Милдред же оставалось лишь смотреть.
Тетушку увезут сегодня. И деньги кузина взяла. Не сразу, конечно. И видно было, насколько неудобно ей брать, однако ее зарплаты на поездку точно не хватит.
Тетушка… может, смена обстановки поможет? Или нет?
Гадать бессмысленно, а молчать тяжело.
– Ты уверена, что тебе нужно это дело? – теперь Лука говорил почти шепотом.
– Уверена.
Знает, стало быть.
– Боумен сказал?
– Предупредил.
– И только?
– Сказал, что, по-хорошему, стоило бы тебя отстранить, но, во-первых, ты все равно не усидишь, и стало быть, лучше, если будешь под присмотром. А во-вторых, ты уйдешь из конторы. Ему не хочется тебя терять.
Слышать это было неожиданно… приятно.
А Лука отобрал сигарету и отправил ее в мензурку, развернул – и ведь стерпела же она этакую наглость, – подтолкнул в спину:
– Идем, поедим чего, а то я с утра… да и ты, похоже.
Похоже.
В последние дни вернулась тошнота. И головные боли. И страх, тот сковывающий всеобъемлющий страх, от которого Милдред так тщательно избавлялась.
Он оказался сильнее.
– Заодно и расскажешь…
За пару дней она изменилась. Стала будто бы тоньше, прозрачней, и в глазах, обычно пустых, кукольных, появилось странное выражение.
Лука пытался его понять. Не вышло.
Она шла, опираясь на его руку, что было тоже несвойственно прежней Милдред. А ему думалось, что все-таки следовало бы ее и вправду отослать. На ту же Аляску. Небось на Аляске тоже психи имеются. Или в лечебницу какую… пусть дальше беседы беседует.
Его передернуло.
Он взялся за ту тонкую книжицу, не столько надеясь отыскать что-то и вправду полезное для дела, сколько в попытке понять ее.
Кто будет раз за разом навещать ненормального?
Кто станет слушать его?
Вникать в больные фантазии? Пытаться дойти до сути их? Только такая же… ненормальная.
От нее пахло яблоневым цветом, и запах этот никак не вязался с Милдред, хотя все одно был приятен. Острые коготки сжались, царапнули кожу. И Милдред медленно повернулась влево, одарив кого-то фирменным ледяным взглядом.
И все-таки красивая.
Невероятно красивая. Ей бы другим чем заняться. В актрисы пошла бы. Или в певицы. Небось голос есть, низкий, хрипловатый, от которого волосы на спине дыбом поднимаются, а в голову лезет… не о работе мысли, да.
Приглядеть за ней Лука приглядит. Куда он денется.
В столовой по утреннему времени было пустовато. Пахло едой. Кофейный аппарат работал, хотя и плевался кипятком.
– Еды возьми.
Как маленькая, право слово. Одним кофе жив не будешь. И она, как ни странно, вновь послушалась, верно, оттого, что блуждала в собственных мыслях, далеких и от дрянного кофе, и от жареного бекона.
Милдред предпочла омлет.
И от сэндвича с сыром не отказалась. А пончиков Лука прихватил с избытком, на всякий случай. Вдруг да захочется.
Место она выбрала в самом углу и села спиной к этому углу, причем как-то боком, нелепо, будто ноги просто вдруг переломились.
Села и вздохнула.
– Что? Плохо?
– Плохо, – она поднесла кофе к лицу и вдохнула аромат. – Спина ноет.
– Каблуки сними.
– Не могу.
– Почему? – Лука расставлял тарелки. Он в отличие от некоторых поесть любил и местную готовку весьма даже жаловал, ибо был вниманием не избалован.
Вот и сейчас.
Омлет. Тонкие ломтики бекона, не столько выжаренные, сколько высушенные на сковороде до полупрозрачности. Горка блинчиков. Кленовый сироп. И сэндвичей пара, куда без них.
