ней пробежался незримый ветер, и начала пузыриться. Пузыри стремительно заполняли ёмкость, и вот уже жидкость вскипела и забурлила, выбрасывая чёрные протуберанцы. Я отступил назад, продолжая, как зачарованный, пялиться на кипящее варево.
Поверхность вспучилась, и оттуда показалось что-то круглое. Тут жидкость булькнула, выбросив брызги в мою сторону, и я невольно отшатнулся, прикрываясь рукой. А когда вновь взглянул на бассейн, по спине пробежал холодок: из бурлящей жижи поднималось тело. Жидкая, всё время переливающаяся субстанция отдалённо напоминала человека, покрытого расплавленным чёрным металлом. Лишённая черт фигура казалась болванкой, из которой умелый мастер мог вылепить что угодно.
Наполовину вынырнув из жидкости, фигура двинулась к краю бассейна, рядом с которым застыл я. Она шла неуверенной походкой, пошатываясь, словно новорождённый, делающий первые шаги. Каждый её шаг отдавался уколом в моём солнечном сплетении, вызывая дурноту. Приблизившись, существо схватилось за бортик. Антрацитовые капли срывались вниз и, столкнувшись с поверхностью, противно шипели.
— Здравствуй, брат, — высокий гулкий голос то ли родился в моей голове, то ли пришёл из окружающего пространства. — Признаться, я соскучилась.
Существо замерло напротив меня. У него по-прежнему не было глаз и рта, но я ощутил на себе пристальное внимание, от которого вдруг стало не по себе.
— Т-ты новый хранитель? — язык заплетался.
Пространство взорвалось пронзительным стаккато, словно кто-то заливисто засмеялся.
— Ты забыл, что я не играю в твои дурацкие игры? — хохотнуло отовсюду. — Ты… ну, конечно! Ты же не помнишь! Мой бедный глупый братец, наложивший на себя забвение. Так тебе легче мириться с собственной сутью. Но долго ли ты протянешь?
— Что ты несёшь? — недоумевал я. — Какое забвение, какая суть?..
— А то я не знаю, что каждый раз, выходя отсюда, ты оставляешь у лифта эту смешную блестяшку, медальон хранителя, как напоминание себе. Как возможность сделать правильный выбор. Ты устал, тебя тошнит от этих кукол, которых ты называешь братьями, и всё равно ты раз за разом идёшь на это. Ради чего, ответь мне?!
— Хранители… — всполошился я. — Я их больше не чувствую. Тебе что-то известно?
— Да здесь они, твои болванчики, — насмешливо произнесло существо. — Все как один явились сегодня. Обернись.
Медленно, с опаской косясь на существо в бассейне, я повернулся. Туман развеялся, будто и не было его вовсе, оставив после себя коридор из замерших фигур. То, что я ранее принял за статуи, оказалось человеческими телами, застывшими будто на фото. Я пригляделся к ближайшему ко мне мужчине и обомлел. Высокий лоб, нос с горбинкой, миндалевидные карие глаза… Тео… Всемогущая изнанка, это был Тео! Напротив него стоял толстяк с рыжей взъерошенной копной волос, хитрым прищуром оливковых глаз и кривой ухмылкой — Аро, Хранитель Василеостровского Источника.
Я переходил от одного к другому, заглядывал в глаза, касался одежд, не понимая — живы они или мертвы. Все семнадцать братьев были здесь. Но не только они… В последующих фигурах я с ужасом опознал ушедших хранителей: Дор покинул нас прошлым летом, а во-о-н тот, Лур, три года назад. А где-то там, вдалеке, серебрился ирокез Айна — одного из старейших, как поговаривали, хранителей Изнанки.
Что-то надломилось во мне. Я осел, уткнувшись взглядом в пол. Слабость и какое-то удушливое отчаяние захватили меня целиком.
— Поч-чему… они… такие? — едва слышно выдохнул я.
— Куклы — они и есть куклы. Послушные, но мёртвые. Увы, даже тебе оказалось не под силу вдохнуть в них настоящую жизнь.
Я вскочил, словно от удара плети.
— Что, мать твою, здесь творится?! — ладони сжались в кулаки. — Хватит говорить загадками!
— Братец, ты меня утомил, — разочарованно ответил голос. — Окунись в бассейн, и всё встанет на свои места. Кончай разыгрывать идиота.
— Лезть в эту жижу? И пополнить твою коллекцию марионеток? — кивнув в сторону безучастных хранителей, я брезгливо поморщился.
— Год за годом одно и то же, — пробурчало существо. — Ты ведь уже столкнулся с моей завесой тьмы, которая поглотила половину города? Нет, тебе не померещилось. Если не залезешь в этот проклятый источник, она накроет всю Изнанку, и тогда мы наконец-то освободимся. Правда, твоей наивной иллюзии придёт конец. Внутри себя ты ведь жаждешь этого, признайся. Иначе не оставлял бы медальон…
Существо не успело договорить, а я уже стоял у бассейна, буравя взглядом гладкую текучую поверхность лица.
— Если ты лжёшь… — тихо угрожающе произнёс я.
— Изнанка не может лгать, дурачок! — тяжёлые горячие руки легли на мои плечи, мягко развернули и потащили в бурлящую жижу. — В конце концов, ты пришёл сюда за ответами, и ты их получишь… всегда получал…
Вязкая жидкость накрыла меня с головой. Вопреки ожиданиям, я не ощутил жара. Что-то густое киселеподобное обволакивало тело, просачивалось в глаза, заполняло носоглотку и уши. Я дёрнулся, пытаясь вынырнуть, но руки держали крепко. Жидкая масса хлынула в лёгкие, выдавливая остатки воздуха. Я бился как выброшенная на берег рыба, цепляясь за жизнь…
А потом вдруг понял, что могу дышать этой тёмной густотой, что разлилась вокруг. Потому что она и есть я. Нас двое, но мы суть одно. Исчезло ощущение давящих на плечи рук, исчезли сами плечи… Я больше не ощущал собственного тела. Лёгкий и текучий, я устремлялся куда хотел, свободный от ограничений жёсткой оболочки. Мы танцевали — и это было так естественно, но в то же время будило какие-то давно забытые чувства.
Когда позади осталась вечность, она спросила:
— Может, останешься?
— Не могу, ты же знаешь. Город беззащитен.
— Ну и вали, хранитель. Храни себя от себя самого.
— Я вернусь.
— Куда ты денешься?
***
Я вышел из лифта и уверенным шагом направился к двери, но у самого выхода вдруг остановился. Вытащил из кармана металлический кругляш и долго всматривался в гравировку весов. Затем щелчком отправил медальон в сторону лифта. Тот, звонко стукнувшись о бетон, прокатился несколько метров и улёгся. Затих.
«Чёртово равновесие», — зло подумал я, не отрывая взгляда от поблёскивавшего в пыли кругляша. Ради него я живу в иллюзии и раз за разом ныряю в забвение. Иначе невыносимо. Знать, что свобода так близка — лишь отдайся на волю сестры — и каждый раз поступать наперекор, обрывая её надежду и наступая себе на горло. Долг. Четыре сраные буквы незримыми цепями опутывают меня вот уже бездну эонов. Сестра знает, каково мне, а я знаю, что чувствует она каждый раз, когда я гашу её попытки разорвать этот круг. Но она не может иначе, не могу и я — навеки проклятое создание, одна часть которого стремится на волю, а другая решила защищать город на болотах.
Я вымучено улыбнулся медальону:
— В
