всего-то прошлого века, да такого добра вокруг тьма. Если бы не проклятье на нем, я бы в его сторону и не глянул.
Я вошла в помещение и застала обоих мужчин склонившимися как раз над той кучей украшений в отдельном сундуке, что и вызывали у меня самые неприятные ощущения при приближении к ним. Я до сих пор так и не смогла себя заставить и тронуть хоть что-то оттуда, хотя некоторые вещи были потрясающе красивыми. Несколько украшений уже перекочевали на довольно задрипанного вида холщовую тряпку, расстеленную на крышке соседнего сундука, а торг шел вокруг массивного перстня с большим синим камнем.
— Погодите, о каком проклятье идет речь? — вмешалась я в спор.
— Василек, а пойди ты потренируйся зелье против Черной духоты варить. А то вчера у тебя совсем оно жидкое и хреновенькое вышло, — оскалился в непроницаемой улыбке Лукин.
— Черта с два! Я хочу знать, о чем тут шла речь только что. На этих вещах какие-то проклятья? Они способны навредить кому-то?
— Ой, да шо вам за интерес за эти проклятья-шмаклятья, Людочка, и за вред ни разу не знакомым вам людям, когда я даю за эти побрякушки такие приличные, а точнее — безобразно неприличные деньги! — зачастил снова Зээв Ааронович, явно пытаясь заговорить мне зубы. — Я же тут весь употел, шоб только сделать вам хорошо и богато, а самому наскрести хоть на простенький саван, в котором меня и похоронят! Дайте нам с господином Лукиным потрудиться, шоб вы могли ходить потом и тратить деньги на все те женские глупости, от которых такая красавица станет еще краше в сто тысяч и еще десять раз, и это моя последняя цена!
— Лукин?! — нахмурилась я, игнорируя болтуна.
— Люсь, ты хотела же избавиться от них.
— Я задала тебе вопрос!
— Ну да, так и есть, — нехотя и нисколько не скрывая недовольства, ответил ведьмак. — На каждой из этих цацок есть магическое обременение. Именно это и составляет их настоящую стоимость, и как раз перепродажей подобных вещей зарабатывает наш гость. Довольна?
— То есть, вы покупаете вещи с прицепившимися к ним проклятиями и прочими гадостями и делаете что? — обратилась я к Захельмахеру. — Перепродаете людям или подлунным, которые хотят навредить кому-то?
— Людочка, да зачем вы берете в вашу красивую головку беспокойство за мой скромный бизнес! Он же как и любой другой такой же. Есть спрос, будет и предложение.
— Ясно, — кивнула я и нахмурилась. — Мы не будем продавать вещи, способные нанести кому-то вред. Зээв Ааронович, простите, если потратили зря ваше время, и договоритесь с господином Лукиным о его достойной оплате. Всего хорошего.
Ведьмак промолчал, но закатил глаза, и я почти услышала его обычное “Да, Люська, же!”
Диспашер же уставился на меня пристально и даже как-то тяжело, и пялился около минуты, а потом кивнул, похоже, каким-то своим мыслям.
— Ну надо же, а я уж подумал, шо сплетни среди подлунных за ваши странности — пустая болтовня, а они прямо-таки подарок под елку для психологов, и никак иначе. Доброта и бескорыстие в наше время уже не добродетели, а признак слабоумия или повод для подозрения, знаете ли. А заботой о благополучии ближних можно нажить себе только грыжу, нищету и геморрой, в лучшем случае, и словить нож в спину — в худшем. Однако, я внезапно для себя проникся и имею до вас, госпожа Казанцева, новое бизнес-предложение. Прибыли оно, конечно, принесет одни слезы, но огрызок от бублика лучше, чем дырка от него и потраченное совсем за просто так время.
— Надеюсь, ты четко себе представляешь объем упущенной прибыли? — почти безразлично осведомился Лукин, как только Зээв Ааронович покинул мой дом, и не пытаясь скрыть самодовольной улыбки.
— Довольно смутно, — пожала я плечами. — Но это был принципиальный вопрос, и, в конце концов, я не нуждаюсь.
— Не нуждается она. Смотри, миллионерка какая, — сорвался-таки на ворчание Данила. — Между прочим, не давать облапошить тебя, а через это и твоего опекуна — это принципиальный вопрос уже для меня.
— Никто нас не облапошил.
— Ха! Еще как!
— Данила, ну неужели тебя совсем не смущает то, что с помощью этих вещей кому-то нанесли бы вред?
— В моем возрасте смущаться уже какая-то нездоровая фигня, василек. И с какой стати меня, как и тебя, должно колыхать, кто и кому чего-то там нанесет? Разве это сделали бы мы сами? Нет. Разве Захельмахер продавал бы эти цацки ничего не подозревающим лохам? Опять же нет. Люди, покупающие у него “заряженные” бирюльки, прекрасно знают, за что отваливают такие деньги. Знают и берут их осознанно, значит, и все грехи на них. Не на тебе. Я не против поглазеть на тебя в каком-нибудь супер-геройском обтягивающем костюмчике, но дурацкий развевающийся кусок тряпки все бы испортил. Хорош тянуть на себя одеяло ответственности за все про все. Пупок надорвешь, поняла?
— Не-а, не поняла. Если я могу, не напрягаясь причем, сделать так, что вреда не будет причинено вообще, то почему же не добиться этого?
— Отдав барыге ценности в три раза дешевле, да еще и за вычетом стоимости за их магическую чистку? — пренебрежительно скривился ведьмак, как от кислятины в рот попавшей.
— И что? Лукин, сумма-то в итоге все равно вышла по моим меркам заоблачная, — начала уже потихоньку раздражаться я. — Столько и за две жизни нормальному человеку не потратить.
— Да-а-а, видать, не изгоняется из тебя так запросто провинциальная нищебродина, василек, — вздохнул ведьмак сокрушенно, глянув как на убогую. А вот это уже обидно, пусть и заслуженно, наверное. Смотри, аристократия столичная выискалась. — И ты не человек, уясни уже. Затраты у тебя, знаешь ли, другие. И спрос с тебя другой. Я тебе сколько толочь буду, что надо учиться деньги любить и охотно брать, потому как иначе сила и магия чем другим брать и с тебя, и с тех, с кем дела ведешь, станет. Да еще болтать больше станут о том, что ты у меня на всю голову странная для подлунной.
— Черный лис боится слухов?
— Балда! Эти самые слухи могут кого-нибудь навести на мысль о твоей не только странности, но и слабости, тогда как я в поте лица создаю для
