будет проведено как положено. Показания свидетелей, прения сторон, решение трибунала. Впрочем, прений сторон не обещаю, это всё-таки военный трибунал.
Эрдман уже паниковал. Здравомыслящий человек, сидя дома на уютном диване, вряд ли поверил бы в такую чушь, но в двух шагах от военного трибунала подобные вещи воспринимаются совершенно иначе. В некоторые моменты шутки перестают быть шутками, как бы глупо они ни звучали.
— За меня отомстят! — уже в полном смятении воскликнул он.
— Вот потому вас и казнят за изнасилование, а не за ваши реальные дела, — терпеливо объяснил ему я. — Кто же будет мстить за такого?
— И у вас хватит совести это проделать? — тоскливо вопросил он. — Как это сочетается с дворянской честью?
— Это просто военная хитрость, и я как-нибудь разберусь, как это сочетать с дворянской честью. Однако я не понимаю вашего возмущения. Чего вы ждали, занимаясь тем, чем вы занимались? Ну хорошо, попробуйте меня убедить, что вас не надо казнить. Давайте начнём с чистосердечного признания, и я обещаю, что сделаю для вас всё, что смогу. Но признание должно быть действительно чистосердечным — имейте в виду, что госпожа Лада, жертва вашей порочной страсти, прекрасно чувствует ложь.
— Я никого не пытался изнасиловать, — угрюмо сказал Эрдман.
— Если вы будете со мной искренни, я сумею уговорить госпожу Ладу простить вас. Давайте поговорим о других ваших грехах. Вы готовы купить себе жизнь?
Я слегка подтолкнул его, послав чувство отчаяния и добавив небольшой лучик надежды. Он ничего не заподозрил, а вот Лада, судя по уважительному взгляду, что-то сумела уловить.
— Какие гарантии? — выдавил из себя он.
— Не хочу вас обманывать, уважаемый, я не вправе давать какие-то гарантии. Это было бы ложью. Я могу только пообещать попросить князя за вас. Однако князь прислушивается к моим словам, и я уверен, что мою просьбу он не откинет с порога.
Я чуть-чуть добавил отчаяния и немного усилил надежду, и Эрдман сдался.
— Что вы хотите узнать?
— Судя по показаниям бывшего наместника, вы являлись организатором и главной движущей силой этой аферы.
— Скотина, — с ненавистью проговорил Максим. — Лживая тварь. Надеюсь, он сдохнет. Ведь сдохнет?
— Это не мне решать, — пожал я плечами. — Но между нами говоря, его шансы выжить совсем невелики, грехов у него более чем достаточно. Однако, как я вижу, вы с его версией не согласны? Тогда попробуйте изложить свою.
— Когда он только начал заниматься золотом, ну, когда только организовал артель, то поначалу сдавал через княжеского скупщика. Но потом артель наладила работу, и золота стало слишком много, могли возникнуть вопросы. Да и очень невыгодно сдавать скупщику, так что он начал искать каналы сбыта. Я про эту схему узнал совершенно случайно, а потом прикинул что к чему и предложил ему свой вариант. Его это устроило, и мы начали работать вместе.
— О какой артели вы говорите?
— Ну, у него же своя артель, незарегистрированная, конечно. В основном золото идёт от неё, там промышленная добыча и первичное обогащение. А потом обогащённая порода идёт к Орловским на аффинаж.
Интересная новость — ни про какую артель наместника мы не знали. Позже обязательно узнали бы, конечно — Орловские допустили ревизоров ко всем своим документам, — но сейчас это оказалось ценным дополнением к общей картине.
— А что насчёт грабежа старателей? — поинтересовался я.
— Он на этом и погорел, да? Жадная сволочь. Впрочем, у него не было выхода, ему пришлось в этом участвовать. Грабежом и нелегальной скупкой занимался Добрыня, командир гарнизона. Он узнал про схему с золотом и захотел тоже поиметь долю. Только он слишком тупой, чтобы организовать свою артель, вот и начал грабить старателей. Наместник их не грабил, он занимался только аффинажем и реализацией.
— А зачем вообще вся эта нелегальная схема? — я в самом деле не понимал, зачем наместнику понадобилось влезать в уголовщину.
— Если идти законным путём, то через скупщика всё равно не получилось бы сдавать золото, объём слишком большой. Это надо регистрировать компанию, получать лицензию на добычу, платить за протекцию — он же простолюдин. У нормальной компании норма прибыли процентов двадцать, и это считается неплохой окупаемостью. Это если главе военного поселения вообще разрешили бы заниматься добычей. А через мой канал у него прибыль была не меньше двухсот процентов, есть разница?
— Есть, — не мог не согласиться я. — Хотя не все деньги одинаково полезны, как он уже успел убедиться. Но с этим в общих чертах понятно, давайте теперь поговорим о вас. На кого вы работаете и чьей местью вы угрожали?
— Я работаю на монсеньора Александера Богарта, — поколебавшись, признался он.
— На архиепископа Рижского? — переспросил я с удивлением. — Однако монсеньор очень уж увлёкся контрабандой, вот прямо везде отметился.
Я глубоко задумался — что-то здесь явно не стыковалось. До этого я был глубоко уверен, что тайный приказ Виктора и Клима относится как раз к Максиму Эрдману. Но сейчас засомневался — просто потому, что не видел ни малейшей причины его убивать. Пусть он наладил нелегальный канал контрабанды для архиепископа — и что в этом такого? Обычное экономическое преступление, которое определённо не заслуживает тайной расправы. Либо у Максима есть что-то ещё за душой, либо я ошибаюсь, и убить хотели не его.
— А как здесь замешано общество святого апостола Симона Кананита? — вдруг по наитию спросил я.
— Никак, — поспешно ответил он, и ложь в его ответе сквозила настолько явно, что Лада за его спиной улыбнулась.
Вот теперь стало уже немного понятнее, чем он так не угодил Курту Гессену. Впрочем, ещё оставалась вероятность, что приказ Гессена относится к кому-то другому, возможно даже к кому-то, никак не связанному с делом наместника.
— Ну что же, — подвёл итог я. — Вас сейчас отведут в тюремный вагон, дадут бумагу и карандаш, и вы подробно запишете всё, что знаете. С именами, цифрами, датами. От искренности и подробности вашей исповеди будет зависеть, захочу ли я просить за вас князя.
* * *
— Госпожа Анна, рад вас видеть, — я поднялся с места, приветствуя Анну Ренскую.
— Здравствуйте, господин Кеннер, — тепло улыбнулась она.
— Располагайтесь, пожалуйста, — я указал рукой на уютные кресла в углу. — Сразу хочу извиниться за невольное пренебрежение. Мне следовало