что он тихонько засмеялся.
– Ты хоть и подросла, а в душе все равно пока щенок.
– Ты тоже.
От неожиданности Ямагами замер.
– И когда ты успел так вырасти? – У него на руках, вздохнув, проснулась Сихо. – Доброе утро, Цубаки. Уже вечер, правда.
– Доброе утро, матушка.
Она поздоровалась с ним, будто ничего не случилось, и он отозвался, изо всех сил сохраняя спокойствие.
Сихо приподнялась и погладила не сводившую с нее глаз Момо. Та радостно зевнула.
– Я спала в такой странной позе, что все занемело.
Она потянулась, зевнула – как будто всхлипнула – и встала, разминаясь. Глядя ей в спину, Цубаки решился.
– Матушка… Сихо.
– Да?
Девушка не оборачивалась, и он так и продолжил:
– Прости.
Она не ответила. Но замерла, и ему показалось, что мама смотрит куда-то вдаль. Собака, которая не спускала глаз с лица девушки, тут же перестала вилять хвостом. Слышно было только, как падают капли.
– Уже неважно, – тихо ответила она и медленно обернулась.
Глаза ее смотрели ласково и блестели от слез, которые не получалось скрыть.
– Я не только не смогла отплатить добром на добро, но даже как следует прощения не попросила. И все же это ни в коем случае не твоя вина. Только моя.
Сихо задумчиво посмотрела куда-то вдаль.
– Я осознавала, что так может случиться, с того времени, как пришла сюда. Но, даже зная, решила остаться. Это моя вина, – повторила она.
Девушка казалась гораздо меньше, чем раньше.
– Сихо!
– Я была плохой внучкой. Бабушка воспитывала меня, а я наговорила ей ужасных вещей, и этого уже не вернуть назад. Какая глупая! И как же, наверное, она обиделась, услышав такое. А я теперь никогда не смогу извиниться.
– Поэтому твоя бабушка и умерла?
Ямагами подошел и прижал к себе голову всхлипывающей девушки.
– Это не твоя вина. Не твоя.
Она уткнулась лицом ему в плечо и некоторое время беззвучно плакала.
– Благодаря тому, что ты была рядом, я смог остаться богом. Пожалуйста, не вини себя за то, что решила вернуться ко мне. Проклинать нужно меня: ты так любила меня, а я не поверил.
Гладя мягкие волосы Сихо, Цубаки высказал то, что держал в себе целую сотню лет.
– Я знал, что ты не предашь меня, ведь ты возвратилась сюда по своей воле. Но когда-то меня покинули и не пришли назад. Поэтому я не сумел поверить, – пробормотал он, словно признаваясь в грехах. – Я не ищу жалости. Лишь хочу сказать, что действительно виноват перед тобой и твоей бабушкой.
– А та, что не вернулась… Ее звали Саё?
Тело невольно сжалось. Это имя всего раз вырвалось у него во сне, но Сихо услышала и запомнила.
– Цубаки. – Она подняла голову, и глаза ее ярко сверкнули. – Расскажи мне, что случилось с Саё.
* * *
– Ты ведь выглядишь ничуть не младше меня. Так странно, когда ты называешь меня матушкой. – Ее голос звучал очень наивно.
Я поднял голову от простыни и увидел маленькую девочку: наверное, ей не было и десяти лет.
Измученный после того, что произошло с Хидэко, я поразился такой разнице. На меня со все возрастающим интересом смотрело невинное личико – кажется, она даже младше, чем был я сам.
– Еще совсем крошка, конечно, но сейчас деваться некуда.
Нарицухико тоже явно был недоволен новой Тамаёри-химэ, однако считал, что это лучше, чем ничего.
Тогда я еще не стал взрослым. До того как я научусь уверенно владеть божественной силой и смогу сам спускаться с горы, меня должна была воспитывать человеческая женщина. А справится ли с этой задачей маленькая девочка?
Я недоверчиво посмотрел на нее, и наши глаза встретились. Она застенчиво улыбалась, теребя подол кимоно.
– Меня зовут Саё. Мы подружимся, – засмущалась она.
В отличие от предыдущих Тамаёри-химэ, этой не пришлось родить божество. Естественно, было странно называть ее матерью, поэтому с тех пор, как она поселилась на горе, чаще случалось так, что это мне приходилось за ней присматривать.
Жить рядом с кроткой хорошенькой Саё было весело. Когда на мое лицо вернулась улыбка, Нарицухико вздохнул с облегчением.
– Я вернусь в Ямаути, но, если что-то случится, позови меня. – И ушел к своему племени.
В то время из-за каких-то проблем Нарицухико довольно много времени проводил в своей стране. На священной земле остались служившие мне и Саё женщины-ятагарасу и обезьяны, занятые подсобными работами и охраной.
Тамаёри-химэ, которая стала мне почти подружкой, оказалась новым опытом в моей долгой памяти, но это были дни, полные счастья. Мне нравилась девочка, и та, кажется, тоже всей душой полюбила меня.
Все изменилось, когда Саё превратилась во взрослую женщину: я тоже повзрослел, и в моей груди зародилось к ней совершенно иное чувство, не похожее на то, которое я питал ко всем предыдущим Тамаёри-химэ.
– Мама заболела?
Это известие принесли обезьяны, обычно наблюдавшие за деревней. Услышав об этом, Саё побледнела.
– Все так плохо?
– Думаю, ей недолго осталось. Если хочешь попрощаться, нужно сделать это сейчас, – своим обычным равнодушным тоном заявил Оодзару.
– Ямагами-сама! – Саё в отчаянии упала передо мной ниц. – Прошу, позволь мне в последний раз попрощаться с матушкой.
Тамаёри-химэ – не простая мико. Обычно возвращаться к людям им не дозволялось. Саё прекрасно знала об этом и все же умоляла божество, покорно склонив перед ним голову.
И я растрогался. Она редко так настойчиво упрашивала, поэтому я решил согласиться и дал единственно возможный приказ обезьяне:
– Пусть идет.
– Ямагами-сама! – Когда Саё услышала это, ее лицо осветилось, она подскочила и обняла меня. – Спасибо! Спасибо тебе! Я непременно вернусь!
И она ушла в деревню, взяв с собой питательной еды, денег и нефритовую заколку в подарок.
Тогда я видел ее в последний раз. Мы договорились, что она пробудет в деревне один день. Я отпустил девушку с условием, что она попрощается с матерью, которой недолго осталось на этом свете, а если нужно, оставит ей заколку, которую можно будет отдать в уплату за лекарства. Однако, когда настал вечер, девушка не вернулась.
– Что с Саё? Она все еще в деревне с матерью?
Сначала я подумал, что она соскучилась по родным местам, и решил спокойно подождать. Но когда она не вернулась и на следующий день, потерял терпение.
– Ямагами-сама! – тихо ответила обезьяна. – Саё нет в деревне.
Я не поверил своим ушам.
– Что ты сказал? Что это значит? – Божество заговорило резче. – А ее мать? Что с ней?
– Она все еще там.
– Мать есть, а дочери нет? Что за глупости?
В груди разрасталась черная туча. «Только не она!» –
