«Но что же нам теперь делать с Шульгиной? И, дай бог, с одной Шульгиной…»
Брагин закусил губу, а потом взял стопку фотографий из папки и стал молча выкладывать их на стол перед маньяком. Андрей наблюдал за его манипуляциями достаточно спокойно.
– Давайте попробуем иначе, господин Смирнов. Я буду называть имя жертвы, время и место смерти, а вы будете пытаться убедить меня в своей непричастности.
– Вы что, законы плохо знаете? – скривился Андрей. – Это вы должны доказывать, что я, честный человек, причастен к преступлениям.
– Но ведь о Шульгиной вы сказали, – напомнил Брагин.
– От удивления, – объяснил Смирнов. – Мы, знаете ли, с ней работали в одном учреждении.
– Смерть Савельевой не вызвала у вас такого же удивления.
– Потому что Савельеву убили, когда я работал в той фирме.
– И вас не удивляет, что убиты две женщины, с которыми вы работали?
– А почему это должно меня удивлять?
«Откуда у тебя силы так держаться?»
Брагин внимательно изучал подозреваемого, по его приказу был составлен его психологический портрет, в котором было сказано, что Смирнов – слабак. Убивает, чтобы почувствовать силу, ощутить превосходство, которого не получает в реальной жизни, и обязательно сломается на допросе. Ориентируясь на эти данные, Фёдор Семёнович повёл допрос достаточно грубо, намереваясь расколоть задержанного с ходу, и ошибся. Крепко ошибся. И плевать на то, что психологический портрет оказался неверен – за результат отвечает он, и только он.
– Когда вы меня отпустите? – осведомился Смирнов.
– За вами числятся покушение на убийство и несколько убийств.
– Вы говорили шесть, – припомнил Андрей.
Брагин, к удивлению Литвинова, промолчал.
– Теперь стало меньше?
Вновь тишина.
– А окажется, что нисколько.
– Вы пытались убить Валерию.
– Нет.
– Да.
– Вам показалось.
– Мы…
Но подполковник знал, что история с Сулиной такая же косвенная, как всё остальное, накопившееся к этому часу. Они со спецназовцами испугались, что Филин убьёт Леру прямо в машине, и выскочили чуть раньше, чем следовало. В результате на задержанного можно было повесить нападение, но никак не покушение на убийство.
– От меня жена полгода назад ушла, – пожал плечами Смирнов. – Я иногда прям сам не свой…
– То есть вы сознаётесь в нападении?
– То есть я поведал вам детали своей нелёгкой жизни, – усмехнулся Андрей. – Всё остальное – ваши домыслы.
Брагин скрипнул зубами. Он явно был в бешенстве, поэтому Литвинов счёл своим долгом вмешаться. Он подошёл к шефу и прошептал:
– Фёдор Семёнович, прошу, давайте на сегодня закончим. Утро вечера мудренее, как говорится, да и все уже и так на нервах…
Смирнов вновь выдал надменную улыбку. Брагин ответил раздражённым взглядом, кивнул, распорядился:
– Разберись с бумагами.
И вышел из допросной.
Он был зол, очень зол, однако ярость не помешала ему понять, что Смирнов не лгал насчёт Шульгиной. У Филина был ученик. Или сообщник. Или просто последователь, который практически идеально сымитировал почерк убийцы.
«Подражатель?»
* * *
Наверное, если бы ему вдруг предложили сменить имя на любое другое, Зоран не задумываясь выбрал Ненависть. Почему? Просто потому, что жил ею с тех самых пор, как его родители погибли на стенах Зелёного Дома, защищая Людь от презренных чудов. От рыжей нечисти, которая решила покорить Великий Дом с помощью гиперборейцев. И у которой это почти получилось.
«Лунная фантазия»…
Так назвал то побоище лощёный Сантьяга, и журналисты «Тиградком» радостно подхватили удачное название.
«Лунная фантазия»… Лосиный Остров стал красным от крови, а оба Великих Дома, и Чудь, и Людь, понесли огромные потери, от которых не оправились до сих пор.
«Лунная фантазия»…
Зоран плохо разбирался в политике, и это было простительно, учитывая, что люду совсем недавно исполнилось двадцать, но юноша понимал, что никакая политика не способна оправдать убийц его родителей. Чуды пришли к стенам Зелёного Дома, чтобы сеять смерть. Чуды убили его мать-фату и отца – обер-воеводу дружины Перово. И парень имел полное право ненавидеть рыжих за это преступление.
«Лунная фантазия»…
В тот день, когда хоронили родителей, Зоран стоял у гроба рядом с тётей Доброславой и мечтал об одном: отомстить Великому Дому Чудь. Любым способом, лишь бы страшно. Лишь бы все рыжие содрогнулись. И весь Тайный Город изумился. И чтобы через сто и даже тысячу лет подданные Великих Домов шёпотом пересказывали друг другу подробности той чудовищной расплаты…
Зорану казалось, что в мести будет заключаться справедливость. Не проходило и дня, чтобы он не думал о грядущем возмездии. О, сколько раз ему снилось, что он превращает в руины Замок рыжих на проспекте Вернадского! Или вешает великого магистра. Или…
Но сны оставались снами, а чуды как поселились на Вернадского, так и продолжали там обитать. Ведь мечтающий о расплате юноша даже не был колдуном – в Великом Доме Людь сим даром обладали исключительно женщины, – а значит, не мог всерьёз надеяться нанести ненавистным врагам хоть малейший вред.
Он расправлялся с ними в снах.
Потом просыпался и долго-долго лежал в кровати, стискивая в бессильной ярости могучие кулаки.
Он был готов совершить что угодно. Пойти на любое злодеяние, любое преступление, но… Но случая, то ли к счастью, то ли к его величайшему огорчению, не представлялось.
И Зоран оставался со своей Ненавистью один на один.
В день, когда парню стукнуло двадцать, она по-прежнему была с ним, хотя теперь люд научился прятать её от окружающих. Друзья и родственники считали, что время излечило раны, что невысокий, но плотный, очень улыбчивый юноша перестал чувствовать давнюю боль, и даже самая близкая Зорану женщина – тётя Доброслава – не догадывалась, что в его душе продолжает пылать пламя.
– Отрадно видеть, что ты избавился от тоски, – улыбнулась пожилая ведьма, когда они уселись ужинать в тот день. – Одно время я думала, что ты возненавидел весь мир.
– Только Орден.
– А сейчас?
– Сейчас я просто отношусь к ним как к врагам.
– Как все люды.
– Совершенно верно.
– И это хорошо.
Как все ведьмы, тётушка Доброслава была зеленоглазой и белокурой, правда, с годами волосы становились всё белее и белее. Своих детей она не завела – сказывались последствия страшного ранения, полученного в схватке с навами, и всё своё тепло Доброслава отдавала племяннику, стараясь в полной мере заменить ему родителей.
– Ты стал часто улыбаться.
– Мне это нравится.
– И это тоже хорошо.
– Согласен, – помолчав, кивнул Зоран. – Улыбаться – хорошо.
К счастью, Доброслава не была сильной ведьмой, всего лишь уровня феи, и потому не почувствовала неискренность в его словах.
– Молодец, мальчик.
– Спасибо.
Она всегда именовала племянника мальчиком, сколько бы лет Зорану ни было – пять или, как теперь, двадцать. Наверное, ничего не изменится и в пятьдесят, и в сто, если, конечно, Доброслава сумеет протянуть до этого юбилея.
– Я долго думала, что тебе преподнести в этот знаменательный день, – продолжала тётушка, – и решила, что лучшего подарка, чем возвращение в отчий дом, трудно придумать.
С этими словами она положила на стол до боли знакомую юноше связку ключей. Зоран уставился на подарок, будто на невероятную диковинку, затем перевёл взгляд на Доброславу.
– То есть… – В горле вдруг пересохло. – Я могу отправиться… домой?
– Да, мальчик. – Она нашла его руку и сжала. – Пора.
У Зорана перехватило дыхание.
«Домой!»
Он медленно, дрожащими от переизбытка чувств пальцами сгрёб ключи и сжал их в кулаке.
«Домой!»
– Спасибо, – проронил Зоран хрипло. – Это… это много для меня значит.
– Я понимаю, мальчик, – очень мягко откликнулась Доброслава. – Я хотела сделать этот подарок через год, на совершеннолетие, но сама не выдержала. Ты должен вернуться.
– Да.
Последний раз Зоран перешагивал порог отчего дома, когда, зарёванный, паковал чемоданы, а спустя пару часов вышел и устремился за тётей, оглянувшись в итоге лишь раз…
…И вот он – у родной двери. Связка по-прежнему в кулаке; кажется, он так его и не разжимал с тех пор, как забрал подарок со стола. Переборов оцепенение, Зоран отыскал среди прочих ключей нужный и медленно вставил его в замочную скважину. Сглотнув, провернул и замер, когда ничего не случилось. Хотя чего он ждал? Что из дома наружу ринется армия чудов, одержимых идеей довершить начатое и вслед за родителями отправить на тот свет единственное их чадо?
Нет. Конечно, нет!
Ничего не случилось, потому что нужно было надавить на ручку двери…
Зоран надавил.
Раздался скрип.
Юноша закусил губу и вошёл.
«Здравствуй! Я вернулся…»
Отчий дом встречал его запахом застарелой пыли, которая покрывала все шкафы, полки, комод, сундук и прочую мебель. Каждый шаг по ковровой дорожке выбивал из неё пыль, но в тот момент Зоран думал не о грядущей уборке. Он вспоминал.
