въется дорога, она спускается вниз. Позади рыцаря скалы ниже, чем впереди него. Такое остается впечатление, что более легкий путь остался позади, а впереди его ждут новые трудности. Может, ему и говорят, мол, ты уже не молод, хватит уже искать приключений на свою голову, а он все равно вперед двигается.
Обстановка располагала к разглядыванию старинных гравюр и рассуждениям. Где же еще, как не с чашечками каппучино на антресолях в книжном магазине? Жители этой частичке света были уверены, что чем бы человек ни занимался, он должен иметь доступ к священному напитку — кофе, и втиснули на антресоли пару столиков. Сверху открывался вид на книжные стеллажи и стойки, между которыми как сомнамбулы бродили посетители. У окна терпеливо дожидалась своего хозяина итальянская борзая. Несмотря на неподвижность, она казалось единственным полностью вменяемым существом здесь.
Ступеньки заскрипели, и на антресоли поднялся высокий светловолосый парень с рюкзаком. Он расположился за соседним столиком и, отхлебнув кофе, принялся писать в блокноте. Время от времени он закрывал глаза и что-то произносил или напевал. Он прислушивался к звучанию. Казалось, для него важна была сама вибрация каждого звука. После этого он возвращался к блокноту и продолжал писать. Парень был столь погружен в свое необычное занятие, что не замечал сидящих недалеко девушек. А те, снедаемые любопытством, наблюдали за ним в открытую, забыв о приличии.
Он неожиданно открыл глаза. Видно было, что он вернулся в реальный мир и наконец заметил, что на него в упор смотрят две пары глаз. Девушки тут же уткнулись в чашки, а парень широко улыбнулся и сказал по-английски:
— Привет! Все нормально. Я привык, что на меня так иногда смотрят. Сам виноват, забываюсь, когда работаю.
Инга быстро нашлась, как исправить их неловкость. Она протянула парню пакет с кунжутными печенюжками:
— Угощайся!
По-английски говорили обе, и через минуту все втроем болтали, похрустывая печеньем. Парня звали Йело. Реальное это его имя или ник, неважно. Он был американец и путешествовал по Европе — в основном автостопом, — ночевал в хостелах или у случайных знакомых, за что предлагал выполнить какую-нибудь домашнюю работу: сложить дрова, собрать черешню или яблоки, в зависимости от сезона.
Катерина тут же сообщила, что они прилетели из Рима и собираются на выставку гравюр, и уже хотела было разразиться новой лекцией на эту тему, когда парень произнес: «Мьяна ахса». Это было похоже на неизвестное экзотическое наречие и звучало очень мягко и мелодично.
— Это что значит?
— Люблю живопись.
— Какие аборигены так красиво говорят?
Йело улыбнулся. Немного застенчиво.
— Я сам придумал этот язык. Понимаете, то, как слово звучит часто не соответствует тому, что оно означает. Например, слово «heart», «сердце», хрипловатое, скрипучее. А должно быть мягким, теплым. И, наоборот, слово «war», «война», обтекаемое, тягучее. А то, что означает, разве оно такое?
Девушки слушали, мысленно перебирая всякие слова и пробуя их "на звучание". С Йело трудно было не согласиться. Он с обезоруживающим вдохновением говорил об изобретаемом языке, о энергии и вибрациях, излучаемых каждым словом, и о том, что, если люди воспримут эту идею, они будут легче находить общий язык друг с другом, они будут понимать друг друга по звучанию слова, и это уменьшит общее недоверие и агрессивность. Это было завораживающе фантастично. Идея казалась грандиозной и подкупала своим дружелюбием и добротой.
— Звучание слова передает энергию человека. А все живые существа общаются путем обмена энергией, — увлеченно продолжал Йело.
Идея была не нова. Но одно дело читать об этом в интернете или смотреть эфир с очередным спикером, а другое — общаться с человеком, действительно охваченным этой идеей, да еще и изобретающим новый язык.
— Как думаете, чья это собака?
Это был неожиданный поворот в разговоре. Они перегнулись через перила и стали рассматривать покупателей книжного магазина. Их было не много. Пожилая дама с седыми волосами и в ярком парэо, сидя в инвалидной коляске, медленно двигалась вдоль стойки с книгами по искусству. Девушка рассеянно бродила вдоль стеллажа с фэнтэзи, два подростка лет шестнадцати прилипли к красочным альбомам с фото мотоциклов, подтянутый мужчина средних лет придирчиво рассматривал детские издания.
Все трое с минуту наблюдали. Пожилая дама и девушка в список собачьих хозяев даже не вошли. Инга поставила на мужчину, Катерина — на подростков.
Мальчишки подталкивали друг друга локтями и что-то показывали в альбоме, девушка задумчиво перелистывала очередной роман, мужчина вроде бы сделал выбор, но продолжал шарить взглядом по стеллажу, дама положила книгу на колени.
— Она — хозяйка, — произнес Йело.
— Почему ты так решил?
— Смотрите.
Собака поднялась, потянулась, зевнула и села, внимательно наблюдая за дамой. Та заплатила и двинулась к выходу. И действительно, борзая тут же пристроилась слева и дисциплинированно последовала за своей хозяйкой.
— Вот это да! — в один голос выдохнули девушки. — Как ты это понял?
— Очень просто. Женщина положила книгу на колени. То есть она сделала выбор и готова была уходить отсюда. Ее состояние изменилось, она транслировала вовне другую энергию — энергию готовности к движению. И собака это тут же уловила.
Излишне говорить, что после таких сногсшибательных инсайтов на выставку Дюрера они отправились все втроем.
Ее устроили в огромных подвалах старинного дворца. Когда-то они были загромождены бочками с вином. Высокие сводчатые потолки, поддерживающие их каменные колонны, кирпичные стены — все это как нельзя лучше подходило для гравюр с мчащимися полубезумными всадниками, голым мальчишкой, лихо оседлавшим огромного грифона, тянущимися за ним в нескончаемой процессии охотниками, поварами, воинами и бог знает кем еще. Все это в стремительном фантастическом вихре двигалось, стреляло, плясало, летело. Не удивительно, что Ингу, Катерину и Йело притянуло в конце концов изображение неподвижно сидящей крылатой женщины. Она была глубоко погруженна в размышления, созерцая нечто, видимое только ей. Казалось, что угол башни, около которого она сидит с хаотично разбросанными кругом инструментами, — это единственное устойчивое и безопасное место в окружавшей фантасмагории.
— Это одна из самых таинственных гравюр Дюрера, — Катерина, видимо, опробовала на Инге и Йело свою будущую книгу. — Никто не может объяснить, например, почему тут лежит худая собака.
— Она худая, потому что женщина настолько глубоко задумалась, что забыла ее покормить, — высказал предположение Йело.
Столь приземленное объяснение показалось Катерине чуть ли не святотатством.
— Может у тебя есть и догадки, почему изображено такое нагромождение всяких инструментов? И причем здесь комета? — в вопросе звучал некоторый вызов.
Йело отсутпил чуть назад, его взгляд блуждал по гравюре.
— Мне кажется, что эта женщина видит, сколько в мире существует всяких знаний, умений, ремесел, и
