Кровать была обычная, деревянная, но сделанная явно мастером. Резные столбики, пропитанные морилкой, и покрытые лаком доски… Дорогая вещь, под стать столу из каменного дуба!
Я велела Марыське затопить печь, поставить на огонь пару котлов воды – чтобы теплая была для мытья, и пока девчонка суетилась, вернулся Петр. Ему было велено принести еще дров для печи и помогать скатывать и таскать домотканые ковры, которые плотно занавешивали стены спаленки. Под коврами нашлись оштукатуренные и побеленные стены. Я пригляделась и вздохнула – вот хорошо бы сейчас побелить да свежие знаки нанести. Только где известку взять? Заглянула под кровать, прикидывая, как будем вытаскивать половики, и хмыкнула – там стоял горшок с известковыми камушками! А поверх – записка: “соли добавь, чтобы блестела! Соль в берестяной коробке на кухне”.
Я снова восхитилась неведомой мне ведьмой и решила получше расспросить Марыську о предшественнице. Только попозже. Сейчас надо известь погасить и мочало найти – для кисти!
С двумя помощниками мы управились быстро – Петр вытащил на улицу все, от ковров до занавесок. Даже небольшой круглый стол, пару стульев и всякий мелкий скарб вынес. А вот сундук не смог. Но я присмотрелась к окованному железом монстру и поняла, что его собирали прямо в горнице – он и в дверь не пройдет, поэтому махнула рукой – сейчас важнее побелить и защитные знаки обновить, а разбираться с наследством ведьмы я потом буду!
За мочалом пришлось посылать к матери Петра. Парень почесал макушку и сказал, что маменька недавно белила дом к празднику, а кистей навязала с запасом. Только матушка у него скуповата…
Я вздохнула, пошарила в своем багаже и нашла баночку с кремом:
– Вот, передай матушке своей за труды, раны мелкие заживляет. Порезы, трещины…
Парень схватил выкуп и убежал, а мы с Марыськой присели за стол – выпить чаю с медом и сухарями. Девчонка крутилась как белка в колесе, успевая в десять раз больше меня. Вот за второй кружкой травяного чая я и задала ей волнующие меня вопросы. Отвечала сиротка обстоятельно. Сиротеет давно – лет с шести. Сначала ее приютила одинокая старуха, которой за это староста снизил налог, но потом старуха умерла, а дом ее достался внуку, и Марыську велено было кормить всем селом поденно.
– Домов тут много, получается, в каждом не чаще раза в два-три месяца бываю. Староста велел вечером мне в новый дом идти. Зимой страшно бывает – метель или там волки, а тетки все равно выталкивают, чтобы никто не сказал, что работницу задерживают. Своего у меня почти нет ничего, мешок с зимней одеждой у старосты лежит. Он мужик справный, говорит, подрасту, в работницы возьмет…
– А сейчас чего не берет? – удивилась я.
– Так мелкая, проку от меня мало, а ем много, – вздохнула она.
Я поморщилась. Без помощи этой мелкой я бы с уборкой неделю провозилась. Да и ест она не больше, чем любой растущий ребенок. Я уж на младших насмотрелась – у каждого был период, когда они сметали с тарелок все с двойной добавкой.
– Ты ешь, ешь, – я подтолкнула к ней миску с орехами в меду, – и расскажи мне про прежнюю ведьму.
– Матушка Мелузина хорошая была, – покивала девчонка. – Когда я у нее работала, всегда на мягком спала.
– А как она умерла? – задала я важный для меня вопрос.
– Да вышла за калитку в торговый день, в город собиралась, ее староста туда каждую неделю возил, села к нему на телегу и говорит:
– Вот ты, Фрол, пожадничал добрую телегу запрячь, будешь теперь эту жечь! – легла и померла!
Я облегченно выдохнула. Хозяйка дома скончалась не здесь, значит, можно не проводить полную чистку дома и земли.
– Так тебя ко мне по череде прислали? – уточнила я, приглядываясь к девчонке. Она неглупая, росла в семье, работает ловко и аккуратно, ест опрятно, значит, можно приучить к личной чистоте. Впрочем, от нее и так не пахнет застарелым потом, а одежда путь пыльная, но без грязных пятен и аккуратно заштопанная.
– Нет, – мотнула Марыська головой, – староста пришел, забрал, сказал, что новая ведьма появилась.
Я задумалась – выходит, эту сироту мне в помощницы прислали на испытание? Ну, посмотрим, посмотрим.
Тут пришел Петр, принес кисти, и они с Марыськой начали белить спальню, а я взялась разводить киноварь в маленьком горшочке. Едва побелка схватится – нанесу защитные знаки, укрывая место моего сна от всякой напасти.
Маленькую комнатку выбелили быстро. После этого Марыська взялась за тряпку и ведро с теплой водой – смывать потеки, Петр ушел на улицу – выбивать ковры и перины, а я взялась за кисть.
Вдумчиво, неторопливо нарисовала защиту на трех стенах и на освеженной побелкой печке. Подумала и усилила – защита от пожара, от дурного глаза, от навета… От насекомых и грызунов только подновила краской – знаки были прямо в штукатурке выдавлены. Полюбовалась и обвела алой линией оконную раму. На всякий случай.
Вот краски для рам у меня не было. Впрочем, краска была цела, так что я позвала Петра, чтобы вынул зимние рамы и аккуратно вынес их в сени, а Марыське велела вымыть толстые зеленоватые стекла с пузырьками и вытряхнуть мусор, скопившийся между рам.
Когда все было сделано, велела заносить прогретые на солнце и высушенные вещи. Нашла в сундуке чистое, пахнущее лавандой белье, застелила кровать. Там же, в сундуке, нашла и новое покрывало – из толстой домотканой шерсти, но отделанное по краю фабричным ситцем.
Прежнее выглядело очень пыльным, так что его все же отнесли в баню – стирать. Половики тоже решено было вымыть на другой день на речке, а пока и так было хорошо! Я с наслаждением прошлась по чистому полу и похвалила Марысю:
– Какая ты молодец! Отскребла доски до шелковистости! Пойдем-ка еду приготовим, пора уже поесть!
Хлопотали о еде мы немного – я нарубила мелко сало, вытопила его на сковороде, потом сыпанула зелени и залила все это яйцами – сразу дюжиной. Достала хлеб, мед и усадила своих работников повечерять. Да, скудно, но Петр не откажется – весь день таскал воду, дрова и пыльные тряпки, да еще и баньку подтопил, чтобы можно было смыть пот и замочить белье. А Марыське любой корм впрок.
За стол мои работники сели чинно – и руки помыли, и умылись, и ждали по деревенскому обычаю, когда я съем первую ложку. Глазунью на сале, да с лучком съели
