давая насладиться всеми ее прелестями. Она искушает жителей, дарит им радость и наслаждение и медленно, медленно убивает, высасывая силы, рассудок и чувства.
Алексей достал пластинку, на обложке которой была знакомая фотография. Она особенно выделялась на красном потрепанном фоне с обилием морщин старости кожи, из которого была сделана обертка. На черно-белой фотографии был силуэт мужчины с размытым лицом. Фотография Лувра. И первая мысль, что возникла в голове: «Как она там оказалась?»
— Постойте, — я встрепенулся и нарушил неспешность, раздумчивость и печаль нависшей обстановки. Алексей удивленно взглянул на меня, Лувр непонимающе повернулся.
— Что случилось? — испугано взглянул на меня следователь.
— Что это за пластинка?
— Эта? — Алексей посмотрел на нее. — Какая-то старая классика, доставшаяся мне от прапрадеда. Вы интересуетесь таким?
— Да… Интересуюсь, — я удивился насколько быстро соврал, насколько удачно окружающий мир подстроился под мои нужды.
— Тогда я могу одолжить вам ее, — Алексей встал, подошел ко мне и протянул пластинку. Я взглянул на него и увидел радость, которую следователь всеми силами пытался подавить. — Мне еще ни разу не приходилось одалживать кому-то пластинки. Берите!
— Спасибо, — я взял пластинку и еще раз присмотрелся к фотографии. Это точно был Лувр. — А кто на фотографии?
— Без понятия. Она старая и ужасная, портит весь дизайн. Мне не очень нравится такой жанр музыки, так что можете вернуть ее, когда захотите.
— Еще раз вам огромное спасибо.
Я встал, за мной- Лувр.
— Вы уже уходите? — забеспокоился Алексей.
— Да, мне не терпится послушать музыку на этой пластинке.
— О! — обрадовался следователь. — У вас тоже есть проигрыватель?
— Да, запрятался где-то.
— Тогда нам можно устраивать сходки любителей музыки!
— Можно, можно…, — я старался отделаться от Алексея как можно скорее и подошел к выходу.
— Мы можем собраться, как только вы дослушаете…, — хозяин слишком завелся и засыпал меня словами. Разница между тем спившемся пессимистом и этим пьяным любителем музыки была колоссальна. Два человека сменяют друг друга по щелчку пальца.
— Да-да, — перебил я. — Обязательно.
Из кухни вылезла голова девушки.
— Приходите еще, мистер Ридл!
— Хорошо!
Я вышел из дома и закрыл дверь, придержав ее еще немного спиной. Передо мной стоял Лувр.
— Третья часть найдена, — сказал я, протягивая безликому пластинку.
— Чудесно, — задумчиво произнес он.
— Что-то ты не особо рад, — заметил я, рассматривая будто бы застывший стан Лувра.
— Да что-то этот пьяница заставил меня задуматься…
— Не бери в голову его бред, он, видимо, уже сошел с ума. Раздражает сильно.
— Но мыслит трезво. Пойдем.
Лувр направился по улице. Я двинулся за ним.
— Ты сегодня хочешь сразу все части найти?
— Разумеется.
— Не пожалеешь?
— О чем ты? — он непонимающе повернулся на меня.
Я ничего не ответил.
Лувр прав, мыслил он трезво. Пивоварня с каждым днем меняется на глазах, снимая с каждым разом все новый и новый наряд. Когда же будут видны первые части ее голого тела- вот главный вопрос, на который я так хочу получить ответ. Смогу ли я когда-нибудь полностью увидеть настоящую Пивоварню без бесконечных нарядов, узреть ее нагое тело без лишних украшений или так и останусь очарованным белоснежною молодостью пьяного города?
XVIII
Мы быстрым маршем направлялись через площадь.
— Кто следующий?
— Вторая часть.
— У кого она?
— У Вайолетт, — Лувр задумчиво смотрел прямо.
Я постоянно оглядывался и следил за каждым шорохом, за каждым порывом ветра, подбрасывающим вверх клубы снега. Это было похоже на представление, где выступает оратор, твердящий людям свой монолог не словами, а движениями. В его изящных поворотах сочетались молчание, упорство и чувственность. Это была маленькая красота, которая постоянно окружает человека, угрюмо уставившегося или в пол, или в горизонт.
— Тебя ничего не смутило в рассуждениях Алексея?
— О чем ты? — он отвечал, не поворачивая головы, идя ровным шагом, невозмутимо и строго.
— Он же назвал тебя благодетелем. Что ты думаешь на этот счет?
— Если будешь задавать много вопросов, останешься лежать тут с переломанными руками.
— Давно ты мне не угрожал. Видимо, слова следователя тебя задели.
— Заткнись, — безликий раздраженно посмотрел на меня из-за плеча.
Было так странно чувствовать снег под ногами. Тут же в голове возникла ассоциация с разбитыми костями, торчащими из плоти мертвого человека. Нет, живого. Когда человек еще жив, вся боль от переломов, порезов, ушибов передается тому, кто видит его мучения, наверно, поэтому мне стало жутко, когда Лувр сказал эти слова. Для него это было обыденностью, а для посторонних- чем-то новым и неизведанным, потому что мы не привыкли к боли. Нормальный человек, живущий в благополучном городе, в благополучной стране, в благополучном мире не видел никогда настоящей боли. Постоянной боли. Оттого эти мучения окажутся кипятком, вылитым из чайника, парящего где-то в небесах. А кипяток этот заварил кто-то подлый, но всемогущий, тот, кто наслаждается злобной кармой, мучениями и несправедливостью. И именно он рождает этот вечный спор двух точек зрения: люди живут, чтобы убивать или жить?
— Снег ведь такой теплый, такой приятный, когда кровь внутри становится холодной и неживой. Как думаешь, солдаты любят умирать в зимнюю пору или в летнюю? — я сам не понимал, что говорил. Лувр вдруг остановился и моментально повернулся ко мне. Я снова видел этот бульон микроорганизмов перед собой. В живой биомассе двигаются вытянутые точки по всему телу, будто бы червяки- паразиты, плывущие по венам несчастного путешественника, искупавшегося в грязной реке. Мне стало страшно. Эта мысль о том, что внутри нас кто-то живет, разъедая изнутри все органы, заставила мое тело дрожать.
— Тебе снова плохо, — Лувр положил на мой лоб руку. Она была холодной и колючей. В его голосе я услышал странную интонацию обеспокоенности. — Видимо, ты еще не успел полностью восстановится. Иди домой.
— Нет, — я испугался еще больше. Я не могу идти домой. Там меня ждет сырость, слякоть и грусть. Тут зима! Белоснежный ковер блестит, второе Солнце выглядывает из-под земли, а он меня домой отправляет.
— Я тебя проведу. С Вайолетт, я думаю, справлюсь.
— Нет. Я иду с тобой.
— Ты не можешь идти со мной. Ты еще не выздоровел. Больной ты принесешь еще больше проблем.
— Я иду с тобой, — четко проговорил я. Мне ни в коем случае не хотелось идти домой.
— Если ты не уйдешь, то потеряешь сознание, и мне придется нести тебя. Я этого не хочу. Уходи.
Не знаю почему, но я так крепко схватил его руку, что Лувр удивленно оступился и упал. Я также не знаю, что он увидел во мне зловещего, но все его тело как-то сжалось. Стало вдруг зажатым и неуверенным.
— Я пойду с тобой, — уже
